Где купить пластиковые окна в липецке cityokna.pro.
Реализуемые петербургскими научными учреждениями модели трансфера технологий пока не доказали своей эффективности. Однако прилагаемые усилия постепенно способствуют решению этой непростой задачи. Петербургские университеты и академические институты уже достаточно давно осознали возможные выгоды от коммерческого использования своего научного потенциала. При осуществлении трансфера технологий – передачи знаний и открытий от собственника-создателя промышленным предприятиям – выгоду получают все: и университет, и бизнес, и общество. Конечно, если этот процесс правильно поставлен. А «подводные камни» встречаются сплошь и рядом: технология может быть «мертворожденной», ее могут украсть и скопировать конкуренты, компания-реципиент может оказаться недобросовестным плательщиком и т.д. Основная сложность заключается в том, что заниматься трансфером технологий приходится в условиях почти полного отсутствия господдержки. В качестве преамбулы хочется привести пример США: в 1980−х годах американские университеты были поставлены перед выбором – либо внедряй разработки, либо «сдавай валюту». На университеты, по сути, была возложена наряду с обучением и научно-исследовательской работой третья миссия – трансфер технологий. Замысел сработал без осечки: количество центров трансфера технологий за 1980−2000 годы выросло с 30 до 2200, а система университетов США превратилась в крупнейшего патентообладателя. В Петербурге центрами трансфера технологий или сходными структурами сегодня обзавелся практически каждый вуз технологической направленности. У всех разные стартовые условия – научный задел, финансовые ресурсы, кадры. Но, анализируя итоги нескольких лет работы, можно выделить общие тенденции и проблемы. Профессия – профессионал В зарубежной практике деятельность по трансферу технологий проработана достаточно детально. В структуре большинства зарубежных университетов существуют отделы, ответственные за связь университета и бизнеса. Названия могут быть разные – центры или офисы трансфера технологий, отделы лицензирования или патентования и т.д. Однако суть остается той же: под одной крышей собраны все функции, необходимые для передачи разработок вне университета с максимальной для него выгодой и при соблюдении законодательства. Как уже говорилось, трансфер технологий в некоторых странах (США, Финляндия) законом возведен в статус третьей миссии университетов, неисполнение которой влечет за собой наказание в виде лишения университета прав на созданную им интеллектуальную собственность. Главная особенность типичного западного центра трансфера технологий (ЦТТ) – создание полной инновационной цепочки, позволяющей провести проект от идеи до малого предприятия с перспективами роста. ЦТТ работают по следующей стандартной схеме. На этапе идеи – предварительная оценка востребованности данной технологии на рынке, проверка возможностей защиты. По окончании исследований – подробный маркетинговый анализ, включая поиск потенциальных покупателей. В случае признания разработки перспективной – ключевой момент: составление патентной заявки и получение патента. Следующий этап – решение о форме трансфера: выдача лицензии, создание дочерней компании или совместного предприятия, продажа патента. В случае если ученый сам решит развивать предприятие, в ЦТТ ему помогут написать бизнес-план, зарегистрировать компанию, рассчитать себестоимость, найти поставщиков и покупателей и т.д. Функций, которые должен исполнять ЦТТ, явно больше десятка. На каждое направление нанимается один или несколько профессионалов высокого уровня, для них создаются привлекательные условия. Смысл этой дорогостоящей затеи в том, что все перечисленные функции должны быть исполнены на высоте, так как любой просчет может лишить университет существенных прибылей. Очевидно, что ученый не в состоянии качественно исполнить все или даже одну из этих функций. Таким образом, ключевое слово в понимании процесса трансфера технологий – «профессионалы», на которых ЦТТ и держатся. В некоторых ЦТТ при крупнейших вузах – Гарвард, Стэнфорд – количество сотрудников достигает 60−70 человек. И вот здесь уже можно говорить о первой проблеме, с которой сталкиваются первопроходцы трансфера технологий в России. Наукоемкий характер изобретений требует от сотрудников ЦТТ – маркетолога, патентного поверенного и др. – глубокого понимания тематики. Именно таких специалистов на Северо-Западе (как, впрочем, и в целом в России) пока катастрофически мало. А если они есть, то вузы и институты чаще всего не готовы платить им конкурентное жалование. Поэтому большинство специалистов по инновационному менеджменту работают либо в частных ЦТТ (независимые организации, сотрудничающие одновременно с несколькими вузами), либо в венчурных фондах, либо осуществляют функции технологического брокера для крупных корпораций-рейдеров. Один из немногих положительных примеров в Петербурге – Физико-технический институт им. Иоффе РАН. В Центре поддержки инноваций при Физтехе работают более 10 сотрудников, в том числе профессиональный юрист, специалист по составлению бизнес-планов, маркетолог в сфере инноваций, несколько опытных бухгалтеров. Руководит центром Алексей Толмачев, кандидат физико-математических наук и обладатель степени MBA, полученной в Академии народного хозяйства РФ. Скрещение двух областей знания Толмачев комментирует так: «Ученые и инвесторы говорят на разных языках. Первые говорят об уникальных технологиях, вторые – о денежных потоках и рисках. Поэтому очень важно понимать как техническую сторону вопроса, так и экономические тонкости». Вода и пламень Особенность трансфера технологий – необходимость совместить две абсолютно непохожих области: науку и бизнес. Вследствие различия целей и менталитета у представителей обеих сторон возникает ряд сложностей, которые можно свести к нескольким типичным ситуациям. По результатам опроса, проведенного Департаментом интеллектуальной собственности и трансфера технологий (ДИСТТ) СПбГУ среди профессорско-преподавательского состава, 48% сотрудников предпочитают исследовательскую работу, 42% – учебно-педагогическую и 7% – изобретательскую. Только 3% готовы заняться предпринимательской деятельностью. Стоит ли говорить, что если дело все-таки доходит до трансфера технологий, то ученые плохо себе представляют, что такое бизнес и как с ним сотрудничать. Первая типичная ситуация непонимания учеными тонкостей трансфера – позиция типа «я все знаю». Увлеченный исследователь часто не отдает себе отчета в том, что его детище может оказаться «велосипедом». В западной практике ученые сами обращаются в центр трансфера, чтобы получить квалифицированную (и бесплатную!) консультацию о существующем уровне техники и незакрытых патентных полях. Мы же пока еще не имеем привычки конструктивно подходить к своим исследованиям. Другая распространенная ситуация – для многих ученых на первом месте стоит публикация своих изобретений. Причины понятны, однако любое публичное раскрытие информации делает патентование практически неосуществимым по закону. «Очень много интересных патентов было загублено именно из-за незнания или нежелания ученых учитывать этот момент», – говорит директор ДИСТТ СПбГУ Игорь Леонов. Часто ученые плохо себе представляют, какую ответственность накладывает на них решение участвовать в трансфере технологий. «Типичная ситуация, – говорит Леонов. – Например, на вопрос покупателей, можно ли изготовить для них партию с измененной конфигурацией, дать ответ может только создатель-специалист. Но ученый в этот момент уже занят новыми идеями, исследованиями, конференциями и всячески открещивается от ответа: для него это уже пройденный этап. А в бизнесе так нельзя. Любое промедление – и покупатели, считай, потеряны». Совсем уже недопустимая ситуация складывается, когда ученый уходит в другую фирму или уезжает за границу и там начинает развивать ту же самую технологию. Если ранее эта разработка уже была оплачена в рамках заказа на НИОКР, то права на ее использование, скорее всего, принадлежат заказчику. Для предотвращения этой ситуации в Европе и США договор между сотрудником и университетом часто представляет собой документ страниц на 50−60, где четко прописана ответственность сторон. И хотя она целиком проистекает из норм гражданского и трудового права, человек понимает, что на этот раз это касается именно его. Проблема выбора Работа любого центра трансфера технологий начинается с создания банка текущих разработок. «Мы прекрасно знаем о тех разработках, которые ведутся у нас. Все научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы, проводимые в университете, сопровождаются в научно-исследовательской части вуза», – рассказывает директор технопарка СПбГЭТУ «ЛЭТИ» Михаил Шестопалов. Преимущество СПбГЭТУ в том, что директор технопарка является заместителем проректора по научной работе – управление всеми объектами интеллектуальной собственности ведется из единого центра. Ситуация, когда администрирование научного процесса и распоряжение объектами интеллектуальной собственности находится в одних руках, вообще характерна для российских вузов. Напротив, в мировой практике университетского трансфера сложилась иная традиция. За рубежом доступ к информации о текущих разработках и доверие ученых требуется заслужить. По словам Пану Куосманена, инновационного менеджера из Технологического университета Хельсинки, инновационному центру потребовалось два года на то, чтобы завоевать положительную репутацию. За девять лет существования центра Куосманен установил личные знакомства примерно с 400 ведущими исследователями университета. Сложившиеся отношения позволяют ему регулярно получать информацию о новых направлениях исследований и сделанных открытиях. Правда, со своей стороны он вынужден прилагать усилия для продвижения услуг ЦТТ и демонстрации преимуществ сотрудничества. В нашей стране также есть примеры системного подхода к анализу научного потенциала университета. В СПбГУ практикуется сразу несколько процедур мониторинга текущих разработок. «Мы учредили экспертные группы для анализа всех исходящих публикаций и договоров заказных НИОКР», – рассказывает Игорь Леонов. Это позволяет убить двух зайцев: защитить интеллектуальную собственность университета от преждевременных публикаций и захватнических амбиций заказчиков, а также пополнить базу данных исследований. Кроме того, СПбГУ в числе немногих российских вузов осуществляет длительную и затратную процедуру технологического аудита – последовательного анализа текущих разработок (а также команд разработчиков) на предмет их потенциального успеха. При анализе в 2005 году работы 49 научных групп из девяти НИИ университета был отобран 21 перспективный проект – это вполне сопоставимо с показателями западных университетов. Не менее системный подход к отбору разработок практикуется в петербургском Физтехе. Профессиональное кредо Алексея Толмачева – искать не столько технологии, сколько инициативных людей. «От технологии зависит только 20−25% успеха развития нового бизнеса, в то время как вклад команды – 50%, – делится опытом Толмачев. – Остальные 25% – это роль финансовых инвесторов, а также профессиональных консультантов». Поток потенциальных разработок обеспечивается за счет постоянного анализа заявок на гранты и конкурсы, договоров НИР, участия в конференциях, общения с учеными. Отбор заявок проходит несколько этапов с постепенным углублением анализа. Наиболее детальный анализ делается только в том случае, если уже видны инвестиционные перспективы, например разработкой заинтересовался венчурный фонд или бизнес-ангел. Вынужденное разбазаривание Любой университет заинтересован в получении максимальной прибавочной стоимости от коммерциализации собственных технологий. Очевидно, что чем выше стадия проработки продукта, тем дороже его можно продать. В этом смысле наибольшей потенциальной доходностью обладает собственное производство, например в виде доли в предприятии. Согласно принципу венчурного инвестирования, в случае успеха стоимость такой доли может возрасти в десятки раз. Другой высокодоходной формой трансфера может быть выдача лицензий. Если разработка является прорывной и надежно защищена «зонтиком» из патентов, то лицензионные платежи могут достигать впечатляющих размеров. Самый громкий случай такого рода: патент на технологию скрещивания генов принес своим владельцам – Стэнфордскому университету и Университету Калифорнии в Сан-Франциско – 250 млн долларов в виде лицензионных платежей. По такой схеме – создание дочерних компаний и выдача лицензий – работает большинство западных университетов. А при анализе моделей трансфера, практикуемых петербургскими вузами, напрашивается вывод: основной объем знаний передается в промышленность через договоры заказных НИОКР. С одной стороны, такая ситуация вполне объяснима. Это единственный канал, который обеспечивает приток денег в науку. По словам первого проректора Санкт-Петербургского государственного университета аэрокосмического приборостроения (ГУАП – ЛИАП) Виталия Хименко, доходы от заказных НИОКР часто существенно превышают государственное финансирование. В защиту этой позиции высказывается и Алексей Толмачев: «Мы чувствуем перекос: изначально основной упор мы сделали на создание новых инновационных фирм, однако доход от них в первые годы их развития минимальный. Поэтому мы планируем наращивать количество исследований под заказ». Действительно, получение лицензионных платежей, а уж тем более продажа долей – дело будущего, а потому связано с высоким риском. Заказные НИОКР – это подчас десятки и сотни тысяч долларов уже сегодня. Реализуя заказы на несколько миллионов в год, в Физтехе планируют нарастить их объем в десятки раз. Однако оборотная сторона этого процесса – продажа собственных знаний за бесценок в сравнении с традиционными формами трансфера. Основной продукт, создаваемый университетом в рамках таких договоров, – очередной этап научно-исследовательских работ (НИР), который может быть весьма далек от конечного продукта. Создаваемый поток доходов существенно ниже потенциального. Хорошо еще, если заказчики могут оплатить работу «по уму». Так, в ГУАП в области информационных технологий ведутся совместные исследования с такими гигантами, как Samsung, Intel и Motorola, а в Физтехе работают по договору с «Норильским Никелем» в сфере водородной энергетики. В большинстве же случаев российские предприятия не имеют возможности (или дальновидности) для больших вложений в НИОКР, поэтому работать приходится за те деньги, которые предложат. А иногда складывается парадоксальная ситуация: создан продукт на основе самых передовых технологий (нанотехнологии, опто— и микроэлектроника), а российская промышленность оказывается не готовой к их использованию. При Физтехе работают компании, производящие лазеры, светоизлучающие диоды, газоанализирующие системы и другие продукты, созданные с использованием новейших оптических и нанотехнологий. «Однако спрос на такую продукцию в России невелик. К сожалению, наша электронная промышленность только начинает выходить из кризиса и основные рынки сбыта находятся за рубежом», – говорят в Физтехе. Собственники интеллекта Выдача лицензий оказалась для петербургских университетов самым непростым для освоения методом трансфера. Разобраться, почему общепринятый в мировой практике метод не прижился в России, не так просто. В СПбГЭТУ «ЛЭТИ» считают, что управление объектами интеллектуальной собственности затрудняет недостаточная правовая проработка. Поэтому, говорит Михаил Шестопалов, далеко не всегда патенты, полученные в вузе, эффективно работают. Часто они просто лежат на полках, оплачивается соответствующая пошлина, но нет эффективного участия вуза в управлении научно-инновационной деятельностью. «Еще более проблемный вопрос для вузов – распоряжение интеллектуальной собственностью, созданной на бюджетные деньги», – говорит Шестопалов. В ЛЭТИ практикуют получение совместного патента на университет и компанию (обычно из числа резидентов технопарка). Это позволяет соблюсти право интеллектуальной собственности на малом предприятии и сохранить деловые отношения с университетом. На сегодняшний день в технопарке обитает 27 подобных компаний. Вопрос распоряжения правами на интеллектуальную собственность, созданную в рамках бюджетного финансирования, не раз затрагивался на страницах прессы. Действительно, как пояснили эксперты петербургского офиса юридической компании DLA Piper Маргарита Миронова и Роман Головацкий, принцип принадлежности исполнителю-университету имущественных прав на изобретение прописан в патентном законе. Однако в одном из постановлений правительства (№685 от 17 ноября 2005 года) сказано, что распоряжение этими правами должно осуществляться по договору с распорядителем финансовых средств. Для университетов это агентство Минобрнауки – Рособразование. Получается, что полномочия университетов в использовании имущественных прав могут быть существенно ограничены. Но на практике, похоже, вузы не испытывают каких-либо сложностей. Выше мы цитировали слова первого проректора ГУАП о том, что большая часть финансирования имеет негосударственный источник. «В этом случае права собственности распределяются согласно договору. Но чаще всего 100% прав отходят заказчику», – говорит Виталий Хименко. Для ГУАП такая форма трансфера, как лицензирование или создание малых предприятий, вообще нехарактерна. Возможно, это связано с профилем университета: участие в оборонных заказах и разработках транснациональных корпораций не предполагает, что создание конечного продукта и его вывод на рынок будут осуществляться силами университета. На основе результатов научной деятельности СПбГУ за последние четыре года создано 20 малых инновационных предприятий (МИП). «Этим можно было бы гордиться, если бы действующее законодательство обеспечивало правовые условия для учреждения и управления такими предприятиями, – говорит Игорь Леонов. – Пока этого нет, мы разработали и в 2007 году ввели в действие порядок создания предприятий на основе лицензионного договора на использование объекта интеллектуальной собственности, который заключается между университетом-правообладателем и МИП». В СПбГУ к управлению инновациями подошли фундаментально: отдельные положения о трансфере прописаны в уставе СПбГУ, в уставах НИИ, а конкретные процедуры – в приказах ректора. Действительно важная проблема, которую признают все опрошенные, связана с созданием дочерних предприятий. Механизм согласования такой же – для вхождения в долю надо получить письменное согласие из министерства. Для многих это существенный тормоз реализации трансфера перспективных разработок. В то же время для западных университетов вхождение с имеющимися патентами в уставный капитал компаний, а также продажа компаниям лицензий являются обыденной практикой. Пожалуй, одним из ярких примеров европейского формата на Северо-Западе является петербургский Физтех. За два года своего существования центр поддержки инноваций при Физтехе поставил на ноги более 30 малых инновационных компаний. Почти все созданные учеными компании успешно справились с первыми шагами в бизнесе. При этом в каждой из них Физтех владеет долей минимум 25%. Возможность создавать дочерние компании связана с несколько иным законодательством, регулирующим деятельность институтов РАН. Ничуть не умаляя важности перечисленных проблем, хочется высказать подозрение, что есть более фундаментальные причины, объясняющие, почему истории успеха компаний – выходцев из университетов в России так немногочисленны. Возможно, в числе сотен патентов, которыми так гордится иной университет, просто нет интересных для коммерциализации. Здесь уместно понятие pull-подхода, который, в отличие от push-подхода, предполагает активную позицию университета по отношению к ведущимся исследованиям и стремление давать рынку то, в чем он испытывает потребность (от англ. pull – «вытягивать», push – «выталкивать»). Пытаясь вытолкнуть на рынок все подряд, сложно добиться впечатляющих успехов. /, № 19(321), 21.05.2007/ |