О своих взглядах на то, как решить проблему притока молодежи в науку, какие условия нужно создать для здоровой мотивации талантов, рассказывает Лукьянов Сергей Анатольевич, заведующий лабораторией молекулярных технологий Института биоорганической химии (ИБХ) им. академиков М.М. Шемякина и Ю.А. Овчинникова РАН, заместитель директора по науке ЗАО «Евроген», доктор биологических наук, член-корреспондент РАН. В Вашей лаборатории всегда есть молодежь — работают и студенты, и аспиранты. Означает ли это, что Вы не разделяете распространенного беспокойства о сложности привлечения молодых людей в науку и что с молодыми кадрами у Вас полный порядок? Проблемы «Как найти высококвалифицированные молодые кадры» не существует! Сейчас есть много молодых людей, которые хотят идти в науку — это и выпускники, и люди, когда-то уехавшие на Запад. Но есть другая проблема: их невозможно корректно принять в научное сообщество. Что я имею в виду? Для молодого человека ключевой является возможность сделать карьеру, достигать каких-то научных высот, вести самостоятельную работу. Не сразу, но в перспективе. Молодой талантливый человек хотел бы через пять лет стать лидером группы, а через десять или пятнадцать — заведующим лабораторией. Но этот путь может пройти только официальный сотрудник института, то есть человек, имеющий постоянную ставку. А ставок почти нет! Эта ситуация во многом сложилась из-за реформы науки, в частности, из-за проекта по совершенствованию системы оплаты труда научных работников институтов РАН. Суть сводилась к тому, что в течение трёх лет нам в разы повышали зарплату, но попросили сократить количество постоянных позиций на 20 процентов. Но что такое сокращение на 20 процентов? Фактически это означает, что был полностью остановлен набор новых сотрудников. Теперь у нас стало лучше с зарплатой, и мы дружно стареем. Академия уже очень старая! Если нет ставок, мы не можем противостоять времени. Десять лет назад моя лаборатория считалась молодой, нам всем было от 25 до 35. Теперь нам от 35 до 45, ещё через десять лет мы станем пожилой лабораторией. У меня полно молодежи, есть все уровни — от студентов до аспирантов. У нас нет проблемы стимуляции — только дай работать! Я много лет слежу, чтобы ребята не перерабатывали, не загоняли себя. А то в десять часов вечера можно сюда заглянуть — все окна горят и в субботу, и в воскресенье. В 25—35 лет молодой ученый как горячий конь, рвёт удила, он полон жажды работать. Он готов терпеть низкую зарплату, бытовые неудобства, но ему нужно видеть перспективу! Так дайте им хотя бы статус! Скажите: «Ты сотрудник академии, ты член коллектива, если ты сделаешь гениальное открытие, у тебя будет собственная группа, а в будущем, может быть, и лаборатория, или даже отдел! А может быть, через 40 лет ты станешь директором института». Тогда ему будет интересно в этой системе работать. А сейчас ситуация складывается следующим образом. Подготовка квалифицированного специалиста требует пять-семь лет – эти годы приходятся на период студенчества и аспирантуры. А затем подготовленный специалист уезжает на Запад, поскольку оставить его в лаборатории для продолжения самостоятельной работы у нас возможности нет. Я, конечно, могу взять его на грант, но у него же есть желание видеть перспективу. А ее нет и не будет, пока он не сотрудник института. Он остаётся безо всякой защиты, без всяких гарантий, даже если он получает приличную зарплату. Её даже может хватить на аренду квартиры, но он понимает, что через год-два всё может закончиться. Он попадает в полную зависимость от усилий лаборатории по получению грантов. Собственной научной программы он запустить не может. Он — никто. По-моему, это неправильно. Учитывая, сколько денег было вложено в науку в последние годы (а это колоссальные средства!), странно и нелогично не создать кадровую базу, чтобы эти средства во что-то превратились. Это вызывает недоумение, непонимание, это противоречит всему, что слышишь из телевизора и из интернета. Весь разговор о создании условий для молодых при отсутствии юридических способов их принятия в коллектив вызывает категорический протест. Представьте себе: талантливый человек защитил диссертацию, может и готов работать, а ты ему говоришь: «Я не могу тебя взять, у меня просто нет для тебя ставки! Нет нескольких тысяч рублей в месяц, чтобы ты мог здесь работать, делать карьеру, строить свое будущее». Это абсурд! При тех цифрах, которые бросили во все эти ФЦП... Да лучше бы нам не учетверяли, а лишь удвоили зарплату, только дали бы ещё позиций, чтобы мы могли брать молодых! По-моему, здесь нужны какие-то смелые административные решения. Наука — это не строительство и не торговля, здесь очень много лет уходит на подготовку специалиста. И эти специалисты очень честолюбивы и чувствительны к тому, какой статус они занимают. Гранты, контракты не решают проблему? Казалось бы — решают. Но здесь и сидит «дьявол»: деньги по гранту у нас обычно приходят в мае—июле, а иногда даже в августе. Пока денег нет, человек не должен быть принят на работу. А к первому января следующего года мы должны всё истратить и сотрудника уволить. Дальше он полгода нигде не числится, потом опять проходит процедуру зачисления, ходит на медосмотр и т.д. Законодательство так построено, что продли мы хоть раз годовой договор, он превращается в постоянную ставку. Конечно же, администрация института отказывается продлевать этот годовой договор, даже если у меня есть какие-то запасы денег, чтоб платить сотруднику, пока не придут средства за следующий год. И вне зависимости от объёма зарплаты молодой человек понимает: он здесь временный. Мы не демонстрируем человеку, что он нам нужен, что институт готов вкладывать в него средства. Соответственно, он будет так же относиться к институту: ему надо заработать денег, получить свою квалификацию-публикацию, поднять рейтинг и добить перспективной позиции в США или Европе. Я не знаю — может быть, индивидуальные гранты разыгрывать? Но это должны быть долгоиграющие вещи, не на один год. По-вашему, нужно вернуться на шаг назад и снова увеличить штат институтов на 20 процентов? На мой взгляд, нужно сделать именные ставки, которые закрываются, если человек увольняется. Каждый год можно рассматривать заявки от институтов — списки фамилий успешных молодых людей, которые окончили аспирантуру, защитили диссертацию и выразили желание работать в институте, в Академии наук. И выделять под них, как гранты, именные ставки на пять лет непрерывного финансирования. Пусть небольшого, но постоянного. А дальше надо разрешать этим людям участвовать в грантах, контрактах, проектах. Там успешная молодежь сумеет заработать. Неуспешные же помыкаются и уйдут. И их ставка ликвидируется, штат не будет бесконтрольно раздуваться. Представлять же людей на именные ставки руководителям лабораторий будет нетрудно: обычно их коллективы — маленькие структуры, как правило, у них работают по два-три аспиранта. Можно их кандидатуры пропускать через учёный совет или еще как-то. Важно создать хотя бы какой-то механизм, чтобы у человека была официальная позиция, трудовая книжка в институте. Если мы не научимся выделять под них рабочие места с гарантированной ставкой хотя бы на пять лет, как это принято во всех развитых странах, всё будет плохо. Конечно, важен контроль, оценка успешности данного сотрудника, система обратной связи. Через пять лет такого сотрудника можно «прогнать» через сито переаттестации, план по публикациям, какие-то дополнительные нормы. Пойдёт отсев, но с ясными правилами и, главное, шансами для молодого человека. И очень важно не допускать сбоев в подобной системе. Например, два года назад подобная идея была реализована, шесть молодых сотрудников нашего института получили специальные ставки для молодых специалистов на три года (один сотрудник - из моей лаборатории), были заключены трехлетние контракты! Но через полтора года условия контрактов были в приказном порядке изменены, контракты стали однолетними, а в следующем 2009 году всех уволили. Сейчас идет активная работа по восстановлению этих ставок, но удар по доверию к системе сгладить удастся не скоро! Но Вы сказали, что у Вас много молодежи, несмотря на то, что Вы не можете предоставить им постоянное место в лаборатории. Как Вы решаете эту проблему? Я лет пятнадцать назад понял: ждать, что кто-то за меня найдёт выход, нельзя. Я на каждом втором учёным совете института выхожу с «традиционной» речью в пользу молодых (обычно на защите очередного таланта, для которого не нашлось ставки). Говорю о том, что хорошо было бы всё-таки решить эту проблему (создают же в некоторых институтах какие-то специальные фонды под молодежь), но я не могу позволить себе ждать, когда эту проблему действительно решат. Когда дело касается судеб людей, мы не можем ничего откладывать на потом, ведь это наши ученики, коллеги, наше будущее, в конце концов! В конце 90-х мы создали инновационную биотехнологическую компанию ЗАО «Евроген», и я могу с ее помощью решать вопрос о сохранении сильных сотрудников – устраиваясь работать на «Евроген», ученые сохраняют возможность участия в фундаментальных проектах. Это происходит благодаря тесному сотрудничеству лаборатории и фирмы, наличию ряда совместных грантов. За 15 лет от меня ушли лишь несколько человек, и если раньше в коллективе было пять человек, то сейчас нас пятьдесят. В основном, это молодые люди, я в свои 45 лет самый старый. То есть, я таким образом могу решать и решаю эту проблему. Но это далеко не самое лучшее решение! Я не могу такую систему предложить для всех. Нельзя сказать: «Давайте все заведующие лабораториями создадут по компании». Это нереально. Мне и самому не нравится такой выход, я бы не хотел в такой степени зависеть от коммерческой компании. У коммерческой компании есть свои интересы: ей нужно зарабатывать деньги. Она помогает учёным, берёт их на работу, но она не может им позволить заниматься фундаментальной наукой сто процентов времени, не может обеспечить их именно научной работой. Возникают определённые договорённости, какие-то компромиссы, и это решение проблемы совсем не тот идеал, к которому нужно стремиться. Это, скорее, вынужденная реакция на отсутствие нормальных государственных решений в важнейшей области развития научного потенциала, в кадровой политике, а уж в науке точно можно сказать, что «кадры решают все». Кстати, то, что я нашел для своих сотрудников выход, приводит к тому, что мне получить в лаборатории ставку для своего сотрудника ещё менее вероятно. Это как и в случае с сокращением штата: в ряде институтов дирекция сокращала сильные подразделения, которые «и так выплывут». В результате «резались» более сильные лаборатории. А зачем тогда вообще проводилась реформа? Нужно же понимать: академический коллектив сам не может произвести выборку эффективных. Тут должны быть подходы другого типа: получать маленькие зарплаты, а жить - за счёт выигранных грантов. Если слабые не выиграют грант, отсев произойдет сам собой. И не было бы этой неразрешимой дилеммы: неизвестно как убрать двадцать процентов людей. Увольнение внутри научных коллективов — это всегда настолько серьёзная морально-этическая проблема, что, произведя в жёстком виде такое сокращение, мы рискуем потерять весь слаженный научный коллектив. Если мы выгоняем стариков, то как молодые на это будут смотреть? Официально оценить эффективность научной работы практически невозможно. Это очень тонкая материя. Она приблизительно всеми ощущается, народ знает, кто сильнее, кто слабее. Если дирекция по своему усмотрению начнёт резать лаборатории, называя их эффективными и неэффективными, тут начнётся такое, что в институте работать станет невозможно. При этом никаких юридических возможностей корректно уволить сотрудников у дирекции нет: в академии никто не объявлял сокращение, при котором выплачивается двухмесячное пособие. Юридически остаётся только доказывать, что человек прогуливал или не справлялся с обязанностями. И каждый институт выкручивается, как может. Собственно, институты просто не набирали людей, а за счёт естественной смертности или каких-то увольнений людей по личным причинам нужную цифру удалось набрать. Точнее, почти набрать, под конец попросили просто уволить сотрудников из каждой лаборатории пропорционально численности лаборатории, получилось просто как в известной истории про 2 с половиной землекопа. При этом целых три года никого нельзя было брать на работу. Повторю, как при этом можно говорить о стремлении привлекать в науку молодежь, мне непонятно. Кроме ставок для молодежи можете ли Вы выделить какие-либо еще проблемы, которые сложно преодолеть на уровне лабораторий? Есть вопрос, который выходит за рамки вопроса о молодёжи, но связан с ним: оборудование. Фундаментальная наука — очень дорогое удовольствие, а молодых привлекают только лидеры. Нет современного оборудования? Значит, не удастся получать адекватные современным требованиям результаты, на равных конкурировать с ведущими лабораториями мира, а это значит, работать будет неинтересно. Плестись в хвосте молодым ребятам не занимательно. Мне не раз говорили (пусть и в шутку): «Я у тебя работаю, потому что у тебя в лаборатории есть такой-то прибор, а у других его нет. Поэтому мне тут интересно». Молодому человеку хочется достигать результатов мирового уровня, а без дорогостоящего современного оборудования их не добьешься. И здесь опять какая-то непрозрачная и непонятная схема: каким способом выбирают тех, кому помогают с оборудованием? Между эффективностью работы подразделения и помощью в покупке оборудования (так же как и выделением ставок этому подразделению) связи на сегодня нет. Моя лаборатория считается одной из наиболее цитируемых, мы пишем достаточно высокорейтинговые статьи и известны в мире. Но я уже лет семь не вижу приборов, которые помог бы купить институт. Потому что логика очень простая: «Хорошая, сильная структура сама найдёт всё, что нужно». Но мини-компании и гранты позволяют платить зарплату сотрудникам, закупать реактивы, какие-то текущие вещи, но серьёзное оборудование — это миллионы долларов. Тут без государственных вливаний ничего не сделаешь. Но все же, думаю, что проблема оборудования не столь острая, не столь болезненная, по сравнению с проблемой ставок для молодых. На сегодня я бы оценил проблему выделения ставок для молодежи как основную для успешного развития науки в России! /, 04.05.09/ |