| Недавно на редакционной летучке «НИ» побывал глава Роспатента Борис Симонов. Признаемся, мы даже не ожидали, что разговор о том, чем, например, патентное право отличается от авторского, может быть таким увлекательным. Но наша беседа не ограничилась одной темой. Из совершенно достоверного источника мы узнали, почему в России быть изобретателем не так модно, как это было когда-то в СССР, почему мы лучше всех в мире генерируем идеи, но не умеем внедрять их в жизнь. А также получили ответ на вопрос: когда же россияне начнут массово отказываться от покупки контрафактных дисков? – Если сравнить количество изобретений сейчас и в советское время, цифры получатся несопоставимые? – Попытаюсь развенчать миф о том, что в советское время изобретательство, приносило фантастические плоды в виде большого количества запатентованных изобретений. С 1919 по 1989 год существования советской патентной системы наибольший подъем изобретательской активности пришелся на вторую половину семидесятых. Тогда количество поданных заявок составило 729 тыс., а зарегистрированных изобретений – 312 тыс. В последние годы существования СССР регистрировалось примерно 200–250 тыс. изобретений в год. В нынешней России количество выдаваемых ежегодно патентов колеблется в пределах 20–23 тыс. В этом году планируется выдать 30 тысяч. На первый взгляд разрыв впечатляющий. Но ларчик открывается просто. В советское время количество полученных авторских свидетельств было одним из главных показателей оценки целой армии НИИ. Как правило, формулы изобретения содержали 1–2 пункта. К тому же авторам выплачивалось единовременное вознаграждение от 20 до 200 рублей за одно изобретение, но не более 50 рублей одному лицу. Сейчас вознаграждение за патент не выплачивается. Наоборот, изобретатель должен заплатить пошлину за подачу заявки, проведение экспертизы и за выдачу патента на изобретение. «Золотой дождь» прольется на автора, только если его разработка будет внедрена. Сейчас регистрируемые патенты содержат иногда по 150 пунктов формулы изобретения. Так что качество российских патентов совершенно иное, чем советских. – Так сегодня изобретателей меньше или больше? – В советское время в этот процесс было вовлечено большое количество людей. В исследованиях было занято примерно 2 млн. человек, а в современной России – порядка 800 тыс. Действовала плановая система. Сегодня ситуация иная. Стоит президенту выступить с ежегодным посланием, как в Роспатенте сразу же появляется масса заявок от наших заслуженных изобретателей. Это их гражданская позиция, они показывают, как могут помочь обществу. Но, увы, сегодня они часто не умеют, не знают, как коммерциализировать результат своих работ. При этом технологических менеджеров, которые подхватили бы разработку и довели ее до конкретного товара, очень мало. В результате так называемый коэффициент диффузии, то есть доля зарегистрированных патентов, которые перешли в продукцию на рынке в России – 0,02, а в Китае, к примеру, равен 0,15. – Этому печальному показателю, наверное, способствует утечка мозгов из нашей страны, которая никак не останавливается? – Есть такая проблема. В Силиконовой долине рабочий язык – русский, профессора – из России, студенты – из Китая. Не открою секрета, что благодаря особому менталитету нашим людям часто важно участие в процессе, а не его результат. Нас к этому приучили. Мы нация, которая придумывает, генерирует идеи постоянно. А в наши дни изобретательство стало рисковой зоной. Важно понять и предвидеть, что ты можешь получить в результате внедрения изобретения. Роспатент, например, инициировал Постановление правительства Российской Федерации «Об осуществлении контроля в сфере правовой охраны и использования результатов научно-исследовательских, опытно-конструкторских и технологических работ гражданского назначения, выполняемых за счет средств федерального бюджета». Наше государство тратит большие деньги на фундаментально-прикладные разработки. В этом году было выделено 70 млрд. рублей, в следующем запланировано уже 90 млрд. Но вопрос, кому будут принадлежать результаты этих научно-исследовательских разработок, урегулирован не был. Что касается фундаментальных законов науки – это общедоступные знания. Фундаментальные законы принадлежат человечеству, их нельзя «приватизировать». А прикладные результаты кому принадлежат? Могу ли я как исполнитель использовать эти результаты? Напрямую – нет. Мы говорим: продолжается утечка (я сейчас не о мозгах, а об идеях). Но утечки интеллектуальной собственности как таковой никогда не было, потому что права не были закреплены за Российской Федерацией. Была утечка информации. – А правительству России эти права не принадлежат? Оно отвечает за бюджет, налоги, внешний долг… – Поэтому мы подготовили это постановление. Оно как раз и определяет, кому принадлежат права на результаты научно-технических исследований, проведенных за счет средств федерального бюджета. – И кому? – Исполнителю. Если только эти вопросы не относятся к национальной безопасности, к государственной тайне. Пусть тот, кто разработал и получил за государственный счет результаты научно-технических исследований, будет собственником прав на эти результаты и сам ими распоряжается. И должен вам сказать: было не просто. Только 600 дней ушло на то, чтобы согласовать проект этого постановления. – Надо было через администрацию президента идти. Там бы все за 10 дней сделали. – Я подчиняюсь правительству Российской Федерации. И я пошел по тому пути, который был мне предписан регламентом. Постановление было принято в ноябре 2006 года. Но кто о нем знает? Кто им пользуется? Как вы думаете, что такое интеллектуальная собственность? – Идея. – Вот идеи как раз не патентуются. – Тогда результат. – Это права на результаты. Патентное право подразумевает наличие экспертизы и обязательной регистрации. Авторское право возникает при обнародовании произведения и защищает только форму. Однажды приходит ко мне ученый и говорит: «Я запатентовал свою идею». – «Как?» – «Статью написал». А я отвечаю: «Вы защитили только форму подачи материала. А любой, например, возьмет вашу идею, изложит в другой форме и будет пользоваться таким же объемом авторских прав, как вы». Он: «Но это и будет хищение идеи!» Я: «Нет. У вас авторское право на вашу статью. Воспроизвести ее в таком виде, как вы написали, никто не сможет. А вот сущность вашей идеи, воплощенной, например, в изобретении, вы через патентное право не защитили». Существуют понятия «тождественность» и «сходство до степени смешения». – Как вода «Русский Боржоми», которая сейчас активно продается в столичных магазинах? – Мы такой знак не регистрировали. – Эта вода незаконная? – Да, использовать такое обозначение незаконно. – Но высокорентабельно. – «Боржоми» пользуется спросом на рынке. Иностранцы вложили свой капитал в это производство и научили грузинских производителей хорошему менеджменту. Подделок было менее 2%. Они грамотно защищали свои права: ездили по рынкам, делали контрольные закупки. Когда с российского рынка эта вода ушла, ушел и собственник. Создалась ситуация, при которой могли появиться люди, которые стали разливать и контрафакт, и фальсификат. Спрос-то остался. – Они говорят, что минерализация идентичная. – Возможно. Только они прав не имеют на это дело. Приведу пример. В начале девяностых было принято решение, что водка – достояние национальное, и сняли с нее правовую охрану. Так вот количество человек, которые умирали, отравившись поддельной водкой, скачкообразно возросло до 40 тысяч в год. Вот цена интеллектуальной собственности. – Как же ГОСТы, сертификаты? – Это техническое регулирование. Контрафакт – это когда третье лицо, не спрашивая правообладателя, ставит его товарный знак. А если я произвожу не в соответствии с ГОСТами продукцию, это фальсификат. Там уже другие правовые последствия. – А что жестче наказывается? – Полагаю, контрафакт. Нельзя поставить к каждому продавцу контрафактных дисков милиционера. Или можно поставить, но он его будет «крышевать» через два дня. Надо дать возможность правообладателю защищать свои права. «Я вложил деньги в раскрутку, обучил людей, и это мое. Поэтому я бегаю по рынку и требую наказать тех, кто подделывает», – вот так мыслит правообладатель. Все линии, которые производят компакт-диски у нас в стране, лицензионные. Но легальных заказов мало. А спрос есть. Поэтому и пошла продукция нелегальная, то есть создаваемая без разрешения и спроса правообладателя. Я спрашиваю директора одного такого завода: «Почему вы подготовили эту партию товара?» Он отвечает: «Я заключил договор с фирмой, которая обладает всеми правами. Она сделала мне производственный заказ. А я только тиражирую». Тот факт, что это фирма – однодневка, что у нее нет никаких прав на эту продукцию, производителя не волнует. – А проверить директор завода может, однодневка эта фирма или нет? – А проверить-то негде. Российское авторское общество, где депонируются права, имеет в лучшем случае 18% от всего объема авторских прав, которые находятся в хозяйственном обороте России. Сейчас я являюсь председателем совместной рабочей комиссии государств – участников соглашения о сотрудничестве по пресечению правонарушений в области интеллектуальной собственности с СНГ. Там ситуация обратная. Они защищают наши права. Русский язык там базовый, 60–70% музыки – на русском языке, кинофильмы русские. И они говорят: «Покажите нам, где проверить. Мы не хотим нарушать права». Но где проверить? Нет прозрачности. А директор предприятия, даже если подозревает, что это поддельный документ, как он будет его проверять? У него нет таких полномочий. – А какие товары в России подделывают чаще других? Диски? – По данным УБЭП, в первом полугодии этого года было возбуждено 4 тыс. административных дел по контрафакту и 1,5 тыс. передали в суд. На 90% все они – в сфере аудио-, видео. Диски – вообще большая проблема, которую одним махом не решить. Американцы говорят нам: вы нарушаете права американских правообладателей на сумму в четыре миллиарда долларов. Мы провели мониторинг. Выяснилось, что российский рынок потребляет 450 млн. дисков, и доля контрафакта составляет 65–67%. То есть около 250 млн. дисков нелицензионные. (Кстати, пять лет назад был практически 100%-ный контрафакт.) Доля авторских прав у нас – один доллар с диска. Значит, в общем получается 250 млн. долларов. Даже если 5 долларов, все равно получается миллиард, но никак не четыре. А если говорить, что все диски, которые поступают на рынок, контрафактные и их надо убрать с рынка, а взамен завести свою продукцию, то это уже не борьба за авторское право. Это называется убрать конкурентов государственными руками. Что касается частоты подделок, то все зависит от конъюнктуры рынка. Летом идет много подделок воды. Там есть и контрафакт, и фальсификат. У нас 70% минеральной воды производится в кавказских Минеральных Водах. И многие марки этой воды зарегистрированы как наименование места происхождения товара. Например, «Ессентуки». И ставить марку «Ессентуки» могут двадцать производителей, потому что это достояние региона. И вот что мы в кавказских минеральных водах обнаружили. Скважина имеет определенный запас воды, а добыча ведется производственными мощностями, которые в 12 раз превосходят возможности скважины. Но, если желания не сходятся с возможностями, то откуда берется вода? – Из крана. – Из крана. Но и это не вся проблема. Я знаю предприятие, которое находится на расстоянии более 20 километров от скважины. А технология такая: если бутилирование под кислородом идет спустя 30 минут, то вода теряет свои свойства. Вот и получается в чистом виде фальсификат. «Как же так, говорю, зачем вы собственными руками качество воды губите? Пробурите еще одну скважину. Пусть вода, добытая оттуда, будет называться не «Ессентуки-4», а «Ессентуки-25». Отвечают: «Новую марку раскручивать надо». «Да, надо. Но лучше сделать это и спать спокойно». Так нет, прибыль хочется взять сразу и много, пусть «из водопроводного крана». – Мне как потребителю куда обращаться по этому поводу? К вам? В милицию? В Роспотребнадзор? – Вы правильно говорите, что потребитель не знает, куда обращаться. Но вода – не самая опасная подделка. Гораздо опаснее подделка лекарств. А продукты питания с опилками? А водка, в которую добавляют для крепости неспиртовые составляющие? Но, чтобы судить человека, мы должны доказать состав преступления. Это стоит денег, а в бюджете не заложено! Поэтому защищает свои права правообладатель. Серьезные компании в своем бюджете на защиту собственности закладывают немалые деньги. И правильно делают. Что же касается Роспатента, то он участвует в рассмотрении двух тысяч споров. – Чем объяснить, что рынки постсоветского пространства заполонены подделками из Китая, а сама страна вообще стала синонимом контрафакта? – Это не совсем так, что рынки заполонены только подделками. Если мы посмотрим на 1985 год, когда и Китай, и мы объявили перестройку, Китай был практически на нулевом уровне в области инноваций и патентного права. А мы обладали большим бэкграундом советского периода. 1995 год. И Китай, и мы подаем примерно по 50 тыс. заявок на патенты. 2005 год. Мы имеем 100 тыс. заявок, а они – 560 тыс. – Но у нас население – 140 млн. человек, а у них – полтора миллиарда. – В 1995 году у них были те же самые полтора миллиарда. Это не по количеству населения считается, а по востребованности экономики и введении в гражданско-правовой оборот. У нас экономика сейчас на 80–90% занимается только торговлей. А у Китая другая политика. Они развивают свою экономику. Есть критическая масса патентов. Если мы выйдем на уровень выдачи 350 тыс. патентов в год, обратного пути не будет. Критическое количество переходит в качество. При 100 тыс. мы еще можем скатиться назад и будем сырьевым придатком. Теперь что касается контрафакта. В Китае есть так называемая «серая зона». Примерно 100 млн. человек работают на предприятиях, которые производят контрафактную продукцию. Они об этом знают, и их постепенно переводят в легальную зону. Но «серую зону» не уничтожают мгновенно. Они понимают, что, выбросив 100 млн. человек на улицу, они породят социальные проблемы. Поэтому они не делают резких движений. Но есть в Китае и так называемая «черная продукция». Вот ее производителей зачищают безжалостно. Вопросы поддержки инноваций, поддержки технологического развития у них решены системно. У нашего же Роспатента нет территориальных органов. А у них в каждом территориальном органе есть управление по интеллектуальной собственности. Мы во время визита в Китай обнаружили в пекинской пятизвездочной гостинице контрафактную водку «Столичная» и поставили условие: изъять контрафактную водку и публично уничтожить перед представителями прессы. Это было выполнено. – Последний вопрос касается недавнего запрета на использование слова «Россия» в товарных знаках. До этого запретили слова «Кремль», «Москва». – Это касается двух слов – «Россия» и «федеральный» и производных от них. Есть комиссия при Минюсте России, которая дает право на использование этих слов. Что касается «Москвы», есть такая комиссия на уровне правительства Москвы, которая решает вопрос, каким предприятиям можно или нельзя давать право на использование обозначения «Москва» и ее производных. А запрета нет. Есть попытки отрегулировать этот вопрос, чтобы «Тяпкин и компания» не называл себя «Тяпкин и вся Россия». /, 19.12.06/ |