| Михаил Ананян. Концерн "Наноиндустрия" Проблемы коммерциализации high-tech в России можно в значительной степени решить структурировав рынок их разработки. Интервью с президентом Международного фонда конверсии и гендиректором концерна "Наноиндустрия" Михаилом Ананяном. – Михаил Арсенович, чем вы занимались до того как занялись коммерциализацией нанотехнологий, и кто вы по базовому образованию? – Я инженер по образованию, но в жизни много чему пришлось учиться после института. В начале 80-х гг. я работал в системе Министерства электронной промышленности СССР, был директором предприятия и главным конструктором по созданию оптоволоконных локальных сетей. Мы занимались сначала оптоволоконной оптикой, потом молекулярной электроникой. Мы, первыми в СССР, начали производить локальные сети в промышленных масштабах, и внедрение у нас осуществлялось в 43 отрасли. Ставили наше оборудование нефтяникам, на шахты, я уж не говорю про оборонную промышленность – предприятия всех 9-ти оборонных министерств были нашими клиентами. Потом случилась конверсия, и все рухнуло. – Какие цели вы преследовали, создавая Международный фонд конверсии? – Когда началась конверсия – мы создали МФК, потому что была надежда сохранить оборонные технологии, не дать им погибнуть. Это был с одной стороны – обвал, с другой – я довольно быстро выяснил, что с нашими оборонными технологиями нас никто нигде не ждет. В тех же США была такая политика – если у вас что-то хуже – у нас все это есть, а если лучше – то нам пока это не нужно. Помню, мы сделали уникальный алмазный скальпель, который был настолько острым, что он не резал ткани, а раздвигал их. Я в качестве примера взял образец и отвез его в Калифорнию (там одна из лучших офтальмологических школ). Американцы сделали в госпитале операцию – им очень понравилось. Я предлагаю, – «покупайте»! Отвечают, – «А зачем? У нас есть сапфировые скальпели. Мы на них большие деньги истратили – пока их полностью не окупим, больше ничего брать не будем». Тогда я понял, что в принципе нужно создавать какие-то новые технологии, что мы со своими доморощенными технологиями не особенно и смотримся, за исключением каких-то прорывных вещей: углепластиков или чего-то подобного. – И тогда вы решили вплотную заняться разработкой новых нанотехнологий и их коммерциализацией? – Тогда невозможно было переключиться на нанотехнологии, надо было искать и находить какие-то новые способы работы. Все слишком стремительно было обрушено, а денег, чтобы продолжать заниматься той же молекулярной электроникой, не было. Вплотную с нанотехнологиями мы стали работать, только когда накопили какие-то деньги, занимаясь всем, чем только можно, что было позволено законом. Только в 1996 г., т.е. спустя 7 лет после создания Международного фонда конверсии, мы создали Институт нанотехнологий. Я предполагал создать этот институт совместно с Российской академией наук. Суть предложения была такова: я беру на себя финансирование, содержание штата, приобретение оборудования, а Академия предоставляет бесплатное помещение. Ничего не получилось – академики были заинтересованы только в одном – как мне сдать помещение. Тогда мы сами создали Институт. – В конце 80-х еще был довольно широкий спектр привлекательных технологий в академическом секторе и в промышленной науке. Почему вы сфокусировались именно на нанотехнологиях? – Прежде всего, потому, что и раньше ими занимались. Мы занимались молекулярной электроникой – это тоже нанотехнология. Только это было начало пути – тогда еще только появлялись первые туннельные микроскопы. И потом я действительно считаю, что это революционная технология, и что она определит лицо 21 века. – Расскажите, пожалуйста, что за структура руководимый вами концерн «Наноиндустрия» и чем он занимается? – Это та же примерно история – когда все не благодаря, а вопреки. Мы опять-таки предложили Академии наук объединить наши усилия. Причем мы писали – вы фундаментальщики, вы ученые, а мы инженеры, давайте объединим усилия, создадим государственную программу. Получили ответ – «нам ничего не надо, у нас есть академики и свои программы, и вообще мы не понимаем, зачем вы этими вещами занимаетесь». Надо было себя каким-то образом позиционировать. Мы решили, что должны обозначить вектор нашего развития. Вектором является создание наноиндустрии, т.е. промышленности принципиально нового типа. В чем ее особенность – когда на основе нанотехнологии создается какой-то продукт, он может найти применение не отдельно в судостроении, авиации, и т.д., а сразу во многих отраслях. Поэтому был создан концерн. Его ядром является Институт нанотехнологий, а сам концерн – это менеджмент, занимающийся коммерциализацией результатов, полученных в институте. Я считаю, что его развитие в будущем, т.к. настоящее развитие происходит крайне медленно. - Кто сегодня в России занимается разработкой нанотехнологий? – С каждым днем нарастает вал нанотехнологий и, соответственно, увеличивается количество научных групп, которые ими занимаются в самых разных их ипостасях. Это и академические институты, и вузы, и масса малых и средних предприятий. Перечисленные разработчики занимаются созданием измерительного и исследовательского оборудования, различных наноматериалов, специальных покрытий и т.п. Но дело в том, что этот рынок никаким образом не структурирован и поэтому, что называется, «кто в лес, кто по дрова». Очень много работ, к сожалению, дешево отдается за рубеж. Я уж не говорю, что далеко не худшие российские специалисты работают за рубежом, и тем самым усиливают мощность экономики США, Японии, Южной Кореи и целого ряда других стран. – Можно ли разделить разработчиков на сегменты или это некая аморфная совокупность разрозненных субъектов? Как вы могли бы охарактеризовать активность каждого из сегментов? – В этой совокупности можно выделить наиболее яркие достижения. С точки зрения коммерциализации результатов, преуспел Виктор Александрович Быков, возглавляющий ЗАО «НТ-МДТ». Они производят исследовательские туннельные и атомно-силовые микроскопы и достаточно успешно их продают как в России, так и за рубежом. Фактически – это первый полусерийный выпуск. Есть и другие группы, связанные с построением туннельных микроскопов, например, группа «Амфора». Надо сказать и о работах по созданию туннельных микроскопов, проводящихся в Институте теоретической и экспериментальной физики. Есть очень серьезные исследовательские работы по сверхвысоковакуумной микроскопии в Институте общей физики РАН под руководством Константина Николаевича Ельцова. В Центре по изучению физики поверхности и вакуума под руководством Павла Андреевича Тодуа проводится комплекс очень важных работ по линейному измерению и вообще по нанометрологии. Очень интересные работы ведутся в Научно-исследовательском центре перспективных технологий «Спектр» Олегом Леонидовичем Хасановым в Томском политехническом университете. Лидером в направлении работ по интенсивной пластической деформации и по сверхпластичности является научный руководитель Института физики перспективных материалов Руслан Зуфарович Валиев и т.д. Можно долго перечислять. Таким образом, активность в разработке нанотехнологий проявляют как частный, так и академический сегмент. – Вы усматриваете определенные угрозы в проникновении западных компаний на российский рынок разработки нанотехнологий? – Большинство работ ведется «внизу». Опасность состоит в том, что приезжает представитель зарубежной компании, и он уже знает, где ведется какая работа. Он не ходит по верхам – он идет к этому человеку и говорит: «я готов заплатить, готов с вами сотрудничать, вас финансировать». И все растаскивается по крохам. Когда я был в Европейском аэрокосмическом агентстве, я там видел оборудование, и мне объясняли, что это установка профессора такого-то из Новосибирска, это – такого-то из Воронежа. Проблема в том, что все отдается за копейки. Была бы какая-то система – цена вопроса была бы другой. – Какие западные компании присутствуют на рынке разработки нанотехнологий в России? – Их много, но нанотехнологиями в серьезном объеме они не занимаются. С другой стороны, я знаю, что они имеют свободный доступ ко всей информации за исключением сохранившихся закрытых работ. Они очень свободно ориентируются во всем, что у нас делается. Может быть, и надо было бы в части нанотехнологий открыть границу на каком-то этапе, постараться получить заказы, постараться поучаствовать в Рамочных программах ЕС. Например, в Шестой Рамочной программе ЕС предусмотрено направление «Нанотехнологии» с бюджетом 1,3 млрд. евро, «Биотехнологии» – 2,225 млрд. евро. – В чем, на ваш взгляд, проблемы коммерциализации технологий в России вообще и нанотехнологий, в частности? – Сегодня, в первую очередь, это менталитет. Во многих случаях, когда мы могли бы достичь серьезного экономического или экологического эффекта, или эффекта в здравоохранении, приходилось сталкиваться с ситуациями простой прикормленности руководителей, чиновников и т.д. Даже когда очевидно, что это более выгодно, дешево, что можно сэкономить какие-то деньги – теряются всякие бонусы от инофирм и другие формы заработков разных групп лиц. Совсем смешной пример. Из Германии Европейский аэрокосмический концерн присылает нам лаки, для того чтобы мы в эти лаки ввели свои наночастицы серебра и лаки приобрели бы антибактериальные свойства. Эта коробочка с лаками, которую нам прислали, стоила 50 евро. Для того чтобы получить ее на таможне, мне пришлось выложить порядка 800 долларов (включая всевозможных брокеров и т.д.) Как быть? Другая фирма из Берлина присылает нам две маленькие детальки с тем, чтобы мы посмотрели, можно ли использовать некие наши порошки с целью уменьшения трения. Эти образцы – элементарные детали общим весом около 500 гр. Таможня нам их не отдает, потому что их прислали как опытные образцы и не указали цену. Я объясняю – «это образцы, какая цена?» «Цена не указана – ничего не выдадим». Кончилось все тем, что детали отослали обратно, и эта фирма решила с нами не работать. Так было угроблено благое начинание. Иначе говоря, об интересах государства никто из таможенников не позаботился. Второе – это отсутствие культуры коммерциализации. Мы тоже этому учимся, как и все остальные, и это мучительный процесс, потому что опыта нет. Я всю жизнь работал, тратя бюджетные деньги, и когда я, практически как щенок был выброшен в мир, где надо арендовать помещение и платить буквально за все, пришлось учиться зарабатывать деньги. Этой культуры у большинства из нас сегодня еще нет. Подчеркну, что речь идет о науке, о технологиях, а не о других видах бизнеса. Если говорить о проблемах коммерциализации непосредственно нанотехнологий, то это упирается в отсутствие специального технологического оборудования. Обращаю ваше внимание – не исследовательского, которое, несомненно, также необходимо, а именно технологического. Практически, такого оборудования в России нет. На западе такое оборудование производится, и соответственно, там есть благодатная почва для коммерциализации нанотехнологий. - Поскольку концерн «Наноиндустрия» управляет коммерциализацией, имеющихся у вас разработок, поставлены ли у вас какие-то особые формы инновационного менеджмента, управления интеллектуальной собственностью? – Существуют каноны. Например, на западе, чтобы подготовить хороший инновационный проект, требуется от 50 тыс. долларов и выше. А чтобы подготовить инновационные проекты, то ещё больше. У нас нет таких денег. Еще хуже обстоят дела с патентованием. Я, например, запретил, патентование. По простой причине. Мы получали какие-то российские патенты, а на зарубежное патентование денег нет. Получая российский патент – я раскрываю всю информацию. Вероятно, я сделал ошибку, когда ко мне несколько лет назад приезжали представители банка Ротшильда и предлагали: «мы готовы обеспечить финансовое и юридическое сопровождение, любое патентование на условиях участия в прибылях «50:50». Мы отказались, а, наверное, стоило соглашаться. Дело в том, что их представители сказали – «денег дадим, сколько хочешь, но не в Россию», а я как-то трепетно к этому относился – «Как не в Россию? Я здесь буду работать!» – С тех пор, наверное, поступали и другие предложения от зарубежных инвесторов? – На нас выходили, например, компании из Бразилии, из Чили. Бразильская фирма производит 25 млн холодильников. В каждом холодильнике стоит компрессор, и они интересуются нашими антифрикционными порошками. Хотя для холодильников, мы много чего могли бы делать, скажем, внутренний пластик покрывать наночастицами серебра с тем, чтобы обеспечить дополнительный антибактериальный эффект, чтобы продукты дольше хранились. Они прислали нам образец своего масла – мы сейчас заправили его порошками, отправляем туда. Сейчас китайцы сделали очень серьезное предложение: 50 млн. юаней (это примерно 6 млн долл.) уставный фонд совместного предприятия в Пекине, помещение 2 тыс. кв. метров, офис 300 кв. метров. Министерство науки и технологий Китая написало нашим партнерам письмо – если вы создадите такое предприятие по нанотехнологиям, то мы выделим для его развития еще 100 млн. юаней. – Какого рода технологиями они интересуются? – Они много чего хотели бы делать, включая создание военной техники. Понимаете, вся нанотехнология – это технология двойного назначения. Если я делаю сегодня наночастицы, то их можно применить для зубной пасты (например, наночастицы серебра), а можно для каких-то совершенно других целей. Мы хотим туда продавать не технологии, а продукты. Они, конечно, не заинтересованы получать просто продукты. Они хотят получить технологию, ассимилировать ее каким-то образом и начать завоевывать рынок. В Китае есть государственная политика в области нанотехнологий. Там уже чуть ли не каждый владелец ресторана знает, что такое «нами» – нанотехнология. Поэтому – очень сложный вопрос, каким образом взаимодействовать с зарубежными партнерами на выгодных для российской стороны условиях, но другого пути у нас просто нет. – Как у вас строятся отношения с российскими инвесторами? Достаточно ли активно они интересуются тем, что вы делаете? – У нас были предложения от российских инвесторов, но все это были весьма странные варианты, а до настоящей работы пока не доходило. Например, человек, лично обладающий довольно большими деньгами – миллионами долларов, вышел на нас с таким предложением: «я проведу технологический аудит, мы прошерстим все, что у вас есть, и я назначу свой менеджмент». Я подумал-подумал и отказал. Мы сегодня в результате восьми с лишним лет мучений заработали какие-то деньги, уже имеем продукты, выходы на внешний рынок. Зачем я буду сегодня продаваться какому-то дяде, когда сам могу все довести до конца, если не будет этому соответствующих препятствий. Я считаю целесообразным работать с партнерами по конкретным инновационным предложениям, создавать конкретные инновационные проекты. Например, у нас есть суперпроект создания нейтронного микроскопа. Сегодня на рынке пока нет такого оборудования. Стоимость одного такого микроскопа порядка 1 млн долларов. На этот проект нужно где-то 600 тыс. долларов инвестиций сроком на 1,5-2 года. Могу сказать определенно – рынок микроскопии мог бы быть соизмерим с рынком российских вооружений. Такое оборудование востребовано и на мировом рынке и в России. Мне сегодня маститые профессора рассказывают, что не могут измерить, то, над чем работают. В зарубежных командировках и на стажировках, используя необходимое оборудование из-под полы, втихаря приходится делать эти измерения. Но в этом случае они не могут опубликовать свои результаты, исходя из академической этики. Это массовое явление. У нас много разработок, которые прямо сейчас можно использовать для создания конкурентных преимуществ в действующих бизнесах. Я уже привел пример с тем, что мы можем делать в сфере производства бытовой техники на примере холодильников. Никому из отечественных производителей это, похоже, не нужно. Ходить по ним тоже времени нет. Кроме того, мы же ничего не скрываем! Информация висит на сайте. Нет пока большого интереса в России, он не сформирован, а бразильцы говорят – давайте попробуем. Я писал письмо руководству Кемеровской области с предложением опробовать наши ремонтно-восстановительные составы. Шахты – это тяжелое оборудование, высокая степень изношенности. Я уж не говорю про наш ЖКХ. Все это где-то теряется – ответа нет. А чилийская горно-рудная компания очень заинтересовалась. Они сразу говорят – «у нас правительство приняло решение теперь как можно больше средств выделять на развитие инновационных технологий, создавать инновационные проекты, нет ли у вас чего-то еще из интересных предложений». Там интересуются, а здесь нет. – Каким же образом вам удается продвигать ваши разработки на российском рынке? Что за инструментарий, если не секрет, вы используете? – К сожалению, сегодня это вопрос нормальных знакомств. Я в свое время позвонил генеральному директору «Мосводоканала» и сказал, - «вот у нас есть технология ремонтно-восстановительных составов, хочу предложить «Мосводоканалу». Надо сказать, что «Мосводоканал» – это империя машин. Он согласился, – «ну, давайте попробуем на Курьяновской станции аэрации». Попробовали. Сначала станок сделали, потом компрессор, потом перешли к мощным нагнетателям. Вот сегодня мы обработали там 27 мощнейших воздуходувов. Сработало. Снизилась в десятки раз вибрация, снизилось от 6 до 9% потребление электроэнергии, снизился шум – стало возможным разговаривать в цеху, снизились выбросы масла, отравлявшие атмосферу. У «Мосводоканала» есть 2100 автомобилей. Теперь мы им предлагаем сделать следующий шаг – «давайте отработаем технологию, а затем, отработав технологии и задачи «Мосводоканала», начнем тиражировать». Проблемы ведь везде одни и те же, как в России, так и за рубежом. Вот сейчас ведем переговоры, но это только благодаря тому, что есть какое-то давнее знакомство с генеральным директором, благодаря тому, что перед этим мы с ним по целому ряду вопросов работали, и они нам доверяют. При этом мы же не говорим, – «покупайте сейчас же». Давайте попробуем, мы бесплатно обработаем ваше оборудование, проведем объективный эксперимент – замеряем параметры оборудования до обработки и после. Это воспринимается в Италии, Болгарии, Чили, Китае. Вьетнам уже попросил образцы поставить. Мы делаем кластерные покрытия. Это нанесение износостойких покрытий на режущие кромки инструментов. Вот сделали образцы – все получается. Приходим на завод «Фрезер», который делает инструмент, и говорим «возьмите – хороший инструмент». Отвечают: «ни за что – чем больше инструмент тупится и ломается, тем больше в нем потребность». И таких примеров достаточно. – Что, по-вашему, необходимо предпринять государству, чтобы изменить сложившееся положение? – В сентябре 1999 г. мы с председателем Госстандарта направили письмо в Совет Безопасности, где сказали о том, что сегодня идет технологическая гонка и необходимо обратить внимание на то, что в России сегодня нет государственной программы в области нанотехнологий. Нанотехнологии – настолько важное для государства направление с точки зрения экономической, социальной и военной безопасности, что такая программа не может быть приравнена к программе по развитию, например, металлургии, нефти или газа. В этой связи необходимо принять меры, которые касались бы не только формирования государственной программы, но и предусматривали соответствующие политические шаги. Не секрет, что в мире ведутся активные работы по исследованию и разработке нанооружия. В Министерстве обороны США создан институт нанотехнологий, где проводятся конференции по вопросам развития направлений военного использования нанотехнологий по линии Агентства передовых оборонных разработок США (DARPA). Например, у той же DARPA есть программа по наноэлектронике. В ней перечислены, более 50 направлений, и за каждым направлением, по крайней мере, в открытой части, закреплен конкретный американский университет, в некоторых случаях отдельные фирмы. У нас нет ничего близкого. Когда мы написали такое письмо, получили ответ – «ничего не надо, все есть». Потом, когда появилось указание президента Владимира Владимировича Путина о том, что надо готовить программу по развитию нанотехнологий, вокруг этого вопроса началось активное движение. Результатом стало написание Концепции, вывод которой состоял в том, что никакая отдельная программа по нанотехнологиям не нужна, а нужны отдельные разделы, посвященные нанотехнологиям в большой программе под названием «Национальная технологическая база», т.е. опять вопрос был спущен на тормозах. Когда меня попросили оценить эту Концепцию в такой редакции, я написал отрицательное заключение, где указал, что «представленный вариант Концепции закладывает стратегическое отставание России от передовых технологических стран». Потом опять началась дискуссия о необходимости программы. Но в программе должна быть обозначена какая-то цель. Целью, на мой взгляд, может стать создание в России промышленности нового типа – наноиндустрии. Представители академического сегмента были против. Сейчас опять возвращаются к необходимости подготовки такого документа и называют его «Индустрия наносистем и материалов», т. е. люди прониклись тем, что нужен практический результат. Посмотрим, что из этого выйдет. У меня взгляд на развитие нанотехнологий, инновационные проекты и вообще инновационного бизнеса в России довольно пессимистичный, но и оптимистичный в то же время. Потому что народ у нас талантливый и очень многие работы ведутся «внизу» в тех же институтах не благодаря, а вопреки. – В чем непосредственно должна заключаться господдержка нанотехнологической отрасли? – Среди основных моментов, я перечислил бы следующие. Во-первых, на мой взгляд, необходимо кардинально пересмотреть деятельность существующей системы экспортного контроля в направлении либерализации. Никуда не уйти от этого принципиального решения, поскольку вся сфера нанотехнологий относится к двойным технологиям. Далее, требуется организовать специализированные таможенные посты для экспортно-импортных операций, связанных с нанопродукцией, технологическим и метрологическим оборудованием, обеспечивающим ее производство. В-третьих, существенно ослабить бюрократический пресс в области нанообразования, ввести упрощенную процедуру лицензирования. В-четвертых – бесплатное предоставление государственных площадей под создание лабораторий и иных структур, действующих в сфере разработки и продвижения нанотехнологий. В-пятых, весь этот комплекс мер должен проходить под патронажем одного или нескольких высших должностных лиц государства. В США Национальная нанотехнологическая инициатива реализуется под патронажем президента страны. И последнее – создание такой модели развития и коммерциализации нанотехнологий должно быть поручено негосударственной структуре. Перечисленные меры, наряду с формированием некоего государственного фонда для достойной оплаты труда специалистов, работающих в перспективных областях науки и техники (на уровне 1,5 – 2 тыс. долларов в месяц), могли бы не только в краткосрочной перспективе окупиться, но и стать поворотным моментом в развитии страны, началом общенационального технологического прорыва. /Вестник Инноваций, 14.07.2005/ |