| Интервью с Мошкиным А.Г, генеральным директором ОАО «Биохиммаш» - Андрей Германович, расскажите немного о компании «Биохиммаш»? Как она создавалась? - «Биохиммаш» был создан в 1973 году как Всесоюзный научно-исследовательский, проектно-конструкторский институт прикладной биохимии (ВНИИбиохиммашпроект). В те времена он был биотехнологической научной базой мирового уровня и вполне справлялся с задачами, которое ставило перед ним правительство. На рубеже восьмидесятых-девяностых развитие было фактически заморожено, ни о каком соответствии мировым стандартам речь уже не шла. Некоторое оживление в отрасли началось, когда государственная собственность стала сменяться частной. - То есть, частный капитал играет свою роль? - Да, частный капитал конечно важен. Для нашей отрасли частные инвестиции возможны на последнем этапе, когда разработка нового вещества, будь то лекарство или средства для очистки почвы, уже фактически завершена и речь идет лишь о налаживании производства. Финансировать более ранние этапы – занятие очень рискованное, их правильнее было бы осуществлять за счет государства или некоммерческих фондов. Дело в том, что в момент старта никто не может гарантировать ни качество, ни эффективность задуманного продукта. Частные инвесторы вряд ли будут финансировать идеи, для этого существуют специальные фонды. - Но если кто-то из инвесторов все же соберется, несмотря на риск, вложить деньги в биотехнологии, что бы Вы ему посоветовали? - Найти посредника. Лучше всего обратиться к специалистам. Кстати, я сам с удовольствием поучаствовал бы в создании такой инфраструктуры, она действительно нужна Люди, не понимающие ничего в банковском деле, но желающие выгодно разместить свой капитал, обычно пользуются услугами брокеров, в этом нет ничего удивительного. В нашей отрасли такие «брокеры» тоже существуют, это некоммерческие инвестиционные фонды, о которых я уже говорил. Каждый человек науки расхваливает свое открытие так, что несведущий человек просто запутается. А суть деятельности инвестиционных фондов заключается в следующем: сотрудники фонда встречаются с учеными и пытаются отобрать наиболее перспективные проекты. Если отказаться от услуг посредников, и действовать наобум, может произойти следующее: инвестор берет первый попавшийся проект, вкладывает в него небольшую сумму, допустим 100 тысяч долларов. Проект оказывается неудачным, инвестору не удается даже компенсировать свои траты, и он бросает такое направление, как биотехнологии, считая его заведомо проигрышным. Собираясь инвестировать средства в нашу отрасль, следует помнить, что биотехнологии – это венчур, важнейшую роль в котором играет статистика, количество инвестируемых одновременно проектов. Предположим, инвестор вложил деньги в разработку десяти новых лекарственных препаратов. С хорошей вероятностью, три из них провалятся, по четырем-пяти удастся, хотя и не без труда, отбить свое, зато оставшиеся два окупятся с лихвой, и еще покроют убытки первых трех. - Вы назвали сумму в 100 тысяч долларов «небольшой». А какой размер инвестиций в биотехнологические проекты можно считать средним? - Тут очень многое зависит от конкретного проекта. «Биохиммаш», например, занимается в первую очередь масштабированием уже готовых технологий, разработкой новых технологических процессов, пригодных к использованию не в лабораторных условиях, а на производстве. Исходным продуктом для нас в таком случае является совсем небольшое количество вещества, например, литр. А конечным – 60-70 кубометров. Такой проект на этапе организации опытного участка требует инвестиций в объеме 150-300 тысяч долларов. А на разработку принципиально нового лекарства мировые фармацевтические компании тратят 200-300 миллионов долларов. Очевидно, потратить такую сумму может далеко не каждый фармацевтический гигант, поэтому требуются инвестиции со стороны. Кстати, именно стоимость разработки новых препаратов во многом объясняет нехватку на отечественном рынке современных лекарств, по крайней мере, отечественного производства. Продать их по той цене, которая окупит стоимость разработки препарата невозможно – конечный потребитель слишком беден для этого. Узнав стоимость курса лечения, многие предпочитают вообще не думать о своем здоровье. Исключение составляют лишь препараты, применяющиеся для лечения болезней, реально угрожающих жизни больного, например, онкологических заболеваний. В этом случае люди готовы платить любые деньги. Правда, иногда случаются перекосы, когда новые и эффективные препараты с низкой себестоимостью так и не выходят на рынок. Производителям выгоднее продавать более дорогие препараты по высокой цене. Один из текущих проектов «Биохиммаша»– разработка технологии производства субстанции противоопухолевого средства широкого спектра действия. Западный вариант этого лекарства -таксол- изготавливают из коры тисового дерева, причем содержание активного вещества в этой коре – около семи десятитысячных процента. Под топор идут целые рощи. К счастью, уже ясно, что это вещество можно синтезировать в лабораторных условиях, осталось найти соответствующий штамм-продуцент, ясно, что он существует, а для этого необходимо произвести соответствующие исследования. Правда, процесс будет напоминать поиск нефти на сибирских просторах: известно, что она где-то есть, но чтобы найти точное расположение, придется сделать не одну скважину. И неизвестно, на которой по счету нам улыбнется удача. Но, если проект удастся, нам удастся сделать лекарство более доступным. - То есть, основная проблема фармацевтического рынка сегодня – это низкий уровень жизни населения? - Да, и еще отсутствие определенной культуры лечения, люди далеко не всегда готовы вкладывать деньги в собственное здоровье. Большая часть российских фармацевтических компаний сейчас живет за счет производства дженериков – лекарств, срок патентной защиты которых уже истек. Значительную часть биотехнологических производств в России на сегодня составляет производство дрожжей и спирта, причем и то, и другое делается теми же методами, которые были в ходу пятьдесят лет назад. - А какие еще сложности присутствуют? - Очень велик разрыв между наукой и производством. Фактически, исследовательские институты сидят в одном углу, а заводы – в другом. Недавно я лично присутствовал на открытом круглом столе в Министерстве образования и науки. Так вот, там не было ни одного промышленника. Кроме того, спрос на высокотехнологичные продукты не может быть очень высоким, в большинстве случаев, существует менее дорогой (и наверняка менее качественный) аналог. Например, в сельском хозяйстве сильный конкурент биотехнологии – химия. Практически все, чего можно добиться нашими методами, можно получить и с применением традиционных средств, например, пестицидов. Конечно, из-за использования химических препаратов пострадает окружающая среда. Тут мы подходим к еще одной проблеме, на этот раз она касается использования биотехнологий в экологии. Никто не будет платить за высокотехнологичную очистную систему, если он не будет уверен в неотвратимости наказания. То обстоятельство, что огромный штраф можно просто не заплатить, фактически развязывает руки промышленникам, заставляя их напрочь забывать о состоянии окружающей среды. Я уж не говорю о состоянии бывших военных баз и вообще территорий, использовавшихся или использующихся военными. Там творится полный экологический беспредел, который никто не контролирует. - Очевидно, что выгоднее игнорировать штрафы, чем платить за технологии очистки. Тем не менее, клиенты у «Бихохиммаша» есть. Кто они? - Фармацевтические производства, заводы, нуждающиеся в масштабировании новых продуктов. Кроме того, «Биохиммаш» занимается модернизацией и улучшением уже существующих технологий. - Конкуренция жесткая? - Ее просто нет, это специфика нашего рынка. Во-первых, он сравнительно небольшой. Годовой оборот российского рынка, по различным оценкам, составляет от 700 млн до 1,0 млрд долларов, и до 50% этой суммы составляют производство спирта и дрожжей. На разработку новых технологий тратится менее ста миллионов долларов ежегодно. Еще одной причиной, по которой мы не «сталкиваемся локтями», является узкая специализация каждой из существующих компаний. Во многом мы обязаны этим СССР, ведь эта система закладывалась еще в те времена. Помните, был один завод по выпуску крупных легковых машин: ГАЗ? И еще один делал машины помельче – АЗЛК. Один продукт – одно предприятие. Этот принцип отчасти сохраняет свою актуальность до сих пор, по крайней мере, в такой отрасли как биотехнологии. - Но ведь появляются и новые компании, приходит частный капитал? - Да, несомненно. Например, «Биокад», детище Сергея Морозова. Жаль только, что он долго выходит из состояния «подготовки к крупномасштабному производству». Причем я искренне говорю «жаль», так как мы все были бы заинтересованы в успехе биотехнологического производства вообще и Морозова в частности. С точки зрения науки особый интерес представляет Пущинский научный центр и новосибирская компания «Вектор». К сожалению, помимо притока частного капитала в отрасль, наблюдается и обратная ситуация: государство фактически отказывается от некоторых предприятий. Так, центр прикладной микробиологии сейчас находится в состоянии банкротства. Привлечь капитал со стороны, как-то «продаться» он не может, так как в центре находятся уникальные коллекции микроорганизмов, в том числе – возбудителей опасных инфекций, что автоматически делает его стратегическим объектом. Итак, круг замкнулся. - Это, в некотором роде, уникальный случай. Но ведь другие компании могут обратиться за помощью к частным инвесторам? - Да, но в нашей отрасли требуется весьма специфический тип инвесторов. Это либо венчурные капиталисты, способные инвестировать средства в несколько проектов разом, причем проектов, находящихся уже на стадии производства. Либо бизнес- ангелы, люди, готовые вкладывать деньги в идеи. Это те люди, у которых желание много заработать больше, чем склонность к стабильности и отсутствия риска. Компания: открытое акционерное общество «Биохиммаш» Владельцы: Российская Федерация, ОАО «Биопрепарат», ЗАО «НПП «Элевар» Возраст компании: 31 лет Оборот за год: 1,5 млн.$ Норма прибыли: 30 % Персонал: 150 чел. /"Вестник Инноваций", 19.08.2005/ |