| СПРАВКА: Михаил Владимирович Сергеев – заместитель генерального директора по научной работе, директор центра информационных технологий и сетевых коммуникаций ФГУ НИИ РИНКЦЭ (Федеральное государственное учреждение «Научно-исследовательский институт – Республиканский исследовательский научно-консультационный центр экспертизы»). Биография – родился в г. Москве в 1950 году. Окончил Московский Энергетический институт в 1973 году, свыше десяти лет в «космическом ящике», защита кандидатской диссертации «без отрыва от производства», руководящая работа в двух крупных отраслевых ВЦ, затем ВЦ Всероссийского Электротехнического института, малое внедренческое предприятие «ЭФИНТЕХ» и с 1993 года – РИНКЦЭ. Автор свыше 100 научных работ. Михаил Владимирович, в чем заключается функции научной экспертизы вашего центра? ФГУ НИИ РИНКЦЭ - это уникальная многопрофильная организация, единственная в России проводящая государственную экспертизу в научной и научно-технической сфере и являющаяся крупнейшей в стране государственной консалтинговой фирмой. В настоящее время она одна из 52-х подведомственных Роснауке организаций. Все началось в 1991 году, в период «отделения России от СССР». Была идея сделать научную экспертизу реальной и независимой. В правительство подавались предложения создать в каждой области при губернаторе филиал научно-экспертной «конторы». И они появились, но позже эту систему вполне сознательно начали ломать. Целые кланы «власть предержащих» не хотели объективных оценок. Понятно, что подобный подход и покорная, «ручная» экспертиза неизбежно со временем ведут в тупик. Это рудименты командного стиля. Сейчас эта «самостийность», по нашим оценкам, понемногу уходит в прошлое. Наш центр призван найти и дать «путевку в жизнь» рациональным идеям, помочь реализовать проекты, созданные учеными. И, в первую очередь, получить квалифицированную оценку экспертов. Созданный в РИНКЦЭ Федеральный реестр научно-технической сферы включает в себя свыше 5000 специалистов и позволяет привлекать к оценке проектов ведущих экспертов любой отрасли знаний, которые применяются в народном хозяйстве. Для спорных случаев разработаны специальные алгоритмы, в необходимых случаях «критерием истины» служат экспериментальные проверки, проводится дополнительная экспертиза. Результатом всей этой работы является государственное научное заключение о проекте и его проблематике. Принципиальным в деятельности нашего центра является то, что мы ни при каких обстоятельствах своих экспертов не «открываем» заказчикам. Подобный «закрытый» механизм отражает сложившиеся в стране реалии, для того, чтобы никто не смог оказать на специалиста давления, это гарантирует личную безопасность сотрудника. Иногда нас упрекают за «излишнюю прямоту» экспертных оценок, но главное, что они объективны. Когда заключения центра являются аргументом в судебном споре, то в судебных разбирательствах с нашей стороны свидетельствует не эксперты, а кто-либо из руководства института. Возможно, к нашей организации кто-то относится настороженно. Да, по многолетней статистике мы даем 80% отрицательных заключений, но никогда не даем заключения на основе системы оценок «да» - «нет». Наши специалисты не просто оценивают, ученый получает рекомендации, в каком направлении стоит вести доработки, после которых еще примерно 40% проектов получают поддержку заказчика экспертизы. РИНКЦЭ выполнял и выполняет много заказов: за почти 15-летнюю историю существования проведены экспертизы ряда федеральных законов, свыше 40 государственных научно-технических программ, более 6000 инновационных и инвестиционных проектов. Не всегда хорошо проведенная экспертиза обеспечивала позитивный результат для проекта. Так, мы давали заключение по станции «Мир», привлекли лучшие умы, они дали однозначное заключение – станцию нельзя топить (после модернизации оборудования, по их оценкам, ее ресурс составлял не менее 10 лет), а что было сделано в угоду американцам – хорошо известно… Но были и другие масштабные проекты государственного значения, где мы делали экспертизу, и решения приняты в соответствии с заключением нашего центра. Поскольку наработан определенный авторитет, РИНКЦЭ привлекают к экспертизе проектов Федеральной Целевой научно-технической программы "Исследования и разработки по приоритетным направлениям развития науки и техники", по которой сейчас финансируется наука. Вы даете жизнь инновационным разработкам - проектам, идеям, которые оформляют документально ученые-исследователи. А потом их финансирует государство или какие-то посреднические центры, брокерские конторы - кто угодно. Можно ли обойтись собственными силами, не привлекая зарубежных спонсоров? Все западные фонды, кроме благотворительных, нацелены на прибыль. Понимая, что у нас страна неограниченного риска, они себя ведут крайне осторожно и суммы предлагают небольшие. К нам также идут обращения от западных инвесторов с пожеланием найти подходящий для реализации проект. Но вопрос не в деньгах и даже не в проектах, поскольку наша земля всегда рождала идеи. Вопрос в том, чтобы найти команду честных людей, способных реализовать эти идеи и проекты. На самом деле западные деньги не так уж и нужны нашей экономике. Вспомните 1997 год: нам говорили о внешних долгах России, которая взяла на себя долги СССР, и нас пугали, что в 2003 году будет просто беда. Ничего, вывернулись, отдали. И деньги пошли в страну. Сегодня есть люди (и их немало), готовые вкладывать серьезные средства в новые разработки. Это в их интересах. Как учил Маркс, к капиталистам (по современному, олигархам) надо относиться по следующему принципу: вывозит он капитал или нет. Например, Потанин («Норильский Никель») потратил несколько лет жизни, вложил немало средств и сделал замечательное автоматизированное предприятие и три четверти мирового производства никеля выдает «на гора»… А можно, к примеру, уровень английского футбола поднимать на русские деньги! Правительство, руководство Министерства образования и науки и Роснауки так же готовы выделить ресурсы для перспективных разработок. Проблема в том, чтобы полученные деньги не «ушли в песок», превратившись в тома псевдонаучных отчетов. Для этого нужны надежные средства отбора проектов и идей. Одна из заслуг нашего генерального директора состоит в том, что наше заключение не купишь. Конечно, есть группы людей, которые пытаются обойти проблему экспертизы. Пути разные. Можно взять и создать структуру, сказать, что они тоже эксперты и от них получать нужные заключения. Примеры тому есть, к сожалению. Все это будет продолжаться до тех пор, с моей точки зрения, пока не заработают рыночные механизмы, пока не будет создана нормальная теория проживания в условиях монополистического капитализма. Все не так плохо. Мы имели дело с компаниями Samsung и Intel, именно наши отечественные идеи воплощали эти корпорации. Сегодня уже говорят о том, что существует на земном шаре единая глобальная инновационная система, просто пока из-за нашей неразвитости России отводится роль сырьевой базы, даже в плане идей. Если мы будем двигаться в правильном направлении, ситуация выправится. Если сравнивать с прошлыми годами, в последнее время меньше ли стало таких научных разработок, попадающих к вам на экспертизу, или больше? Какая статистика? По сравнению с прошлыми годами разработок стало значительно меньше. И причина вот в чем: фундаментальные исследования давно перестали финансироваться. Последствия этого сказываются не сразу. Старым запасом прикладные исследования могут жить еще лет десять-пятнадцать. Сейчас начали ощущать последствия «утечки умов», которая произошла тогда же. Один умный человек сказал, что для того, чтобы затормозить науку, надо действовать постепенно и «сверху-вниз»: не дать работать академику или доктору. Он перестает сопровождать аспирантов, научную школу, которая за ним стоит, а дальше все идет по цепочке. Фундаментальную науку остановили во многом. И сейчас в некоторых вещах уже ощущается дефицит. Когда Советский Союз поделили, многие производственные кооперационные связи пострадали, старый механизм был развален. Поэтому сегодня не удивительно, что рыночным "игрокам" проще заказать на стороне, чем мучительно извлекать прибыль из идей наших ученых. Только крупные фирмы - те же, к примеру, Samsung и Intel - могут позволить себе роскошь сделать заказ ученым. Мелким производителям не по карману "наводить мосты", долго "кормить" ученого, пока он "родит" нужный ему результат. Это сегодня должно делать государство, чтобы завтра ситуация выправилась... На одном из круглых столов, который проводил центр «Открытая экономика», была высказана мысль, что отечественный сектор науки неконкурентоспособен, и наша промышленность мало восприимчива к инновациям. Ваше мнение, как представителя руководства экспертного центра, по этому поводу? Скорее всего, под этим следует понимать вот что. Ряд видных ученых, скажем, в МГУ работают по грантам и контрактам Запада. Они не хотят, да и не могут иметь дела с отечественной экономикой. Нужно более внимательно посмотреть, чьи научные исследования финансирует наше государство, а результаты уходят «на сторону». Я не зря сказал про глобальную инновационную систему. С той моделью российской инновационной политики, которую мы развиваем, получается «черная дыра», в которую уходит интеллектуальный результат. И не в космос, а к конкурентам. Мы своей фундаментальной наукой во многом «греем» западное производство. Что касается низкого восприятия науки нашей экономикой, с этим трудно не согласиться. Ситуация пока такая, что ни я, ни Вы не будем ждать и мучаться, пока появится отечественный сотовый телефон, а пойдем в соседний ларек и возьмем аппарат западного производства, в котором, кстати, реализованы некоторые идеи Жореса Алферова. Увы, наши ученые в массе своей предпочитают «двигать» науку на совершенно другом языке, чем тот, на котором могут и хотят говорить отечественные потенциальные инвесторы. Поэтому эти мысли не кажутся чудовищными. Хотя упрекать экономику за невосприимчивость так же перспективно, как обижаться на наше светило за то, что зимой холодно… Если производителю выгодней заниматься социальными инновациями с помощью зарубежных технологий, то это свидетельствует, кроме всего прочего, и об отсталости социальной сферы. Экономика, как, впрочем, и солнце, всегда права… Не так давно Государственно Думой принят закон о создании особых экономических зон. Насколько это может помочь нашей науке? При чтении этого и подобных документов невольно возникает ряд вопросов, и в том числе вопрос по поводу установленного в метрах размера территории этих самых зон. Какие критерии легли в основу этих расчетов? Неужели из Госдумы виднее, сколько метров отводить тому мужику, который живет в Сибири? Почему именно такая величина и что случится, если на два метра эта зона окажется меньше или (не дай Бог) больше. Где обоснование, или кому-то так захотелось? Это издержки типичного командного стиля. Если речь идет о каких-то примерных границах, тогда надо говорить по-другому. В этом отношении вспоминается рассказ Джека Лондона о том, как реализуются в жизни указы. Президент издал указ о том, что надо переводить слепых через дорогу и вменил это в обязанность полицейским. На месте, в конкретном полицейском участке это вылилось в распоряжение поколотить слепых, чтобы они не шатались по улицам. И это чужой (западный) опыт. А наш – то будет еще хуже. Все будет кривее, даже если в задумке все было превосходно! Поэтому, на мой взгляд, правительство и Дума должны создавать условия для развития науки, а не стремиться управлять процессом, тем паче, вслепую. Пора отвыкать от мысли, что «приедет барин» из Москвы и «увидит сразу, что плоха избушка» и т.д. (по Некрасову). Я довольно много езжу в командировки по регионам и вижу, как возрождается общественная мысль. Люди уже не ждут, когда из Москвы придет распоряжение. Как минимум, девять регионов быстрее, чем вся страна в целом, приняли нужные инновационные законы и по ним работают: Нижний Новгород, Петрозаводск, Томск, Поволжье и ряд других. Они начинают действовать, убеждают губернатора, который пока отвечает за все: и за хорошее, и за плохое. Это, к сожалению, опять же командный стиль. Раз нет у нас закона об инновационной деятельности, может, стоит принять его на уровне регионального законодательства, как многие и делают? Ваш центр проводил экспертизу наукоградов. Есть мнение, что если будет создан наукоград, руководство получает на инфраструктуру значительные средства, но наука как таковая кроме возможности для сотрудников водить детей в детсад, в школы, ничего не имеет. Что Вы думаете по этому поводу? В целом идея наукоградов перспективна, потому что много известных городов, например, Дубна, Серпухов, связанных с разработкой ядерной программы, "остались на бобах" после развала Союза. Похожее уже имело место быть в нашей истории. Брали заштатный городо, к примеру, Саров, отправляли туда лучшую на тот момент команду ученых, а чтобы они не чувствовали себя изолированными от мира, им создавали все условия и соответствующую инфраструктуру, и они выдавали результат "на гора". Потом "закончился коммунизм", и люди остались ни с чем. Жалко Арзамас-16, Красноярск-24. Таких городов слишком много. И наукоградов, на мой взгляд, должно быть по числу таких городов. Многое в этом деле зависит от конкретных людей. В Пущино академик Скрябин пока не смог добиться статуса наукограда, они нашли выход – решили сделать инновационный кластер – новое «изобретение». Когда власти и наука живут более - менее нормально, возникает взаимопонимание, как, например, в Дубне: муниципалитет, решив поддержать ученых в институте, часть денег выделял на научные исследования из городского бюджета. Конечно, это вынужденные меры, но ведь это ненормально - не «кормить» науку, а «кормить» инфраструктуру. Должно происходит все вместе, чтобы человек не только был обут - одет, но и интересно работал, интересно жил, тогда только можно ждать отдачи. Один из выходов для науки – укрепление связи с образованием. Вы преподаете в Московском Авиационном институте, как у вас решается этот вопрос? Замечательный механизм придуман был в Физтехе много лет назад. Студент два дня в неделю учился, а три дня работал уже реально, пусть даже в «ящике на оборонку», но в настоящем НИИ. Когда он получал диплом, он уже был готовым специалистом. Мы стараемся действовать подобным образом. У нас ребята из МАИ с третьего курса (а иногда и раньше) на регулярной основе работают в РИНКЦЭ. Я считаю, что наука и образование – две стороны одной медали. Не зря в административных реформах уже второй раз «сливают» науку с образованием (правда, потом нередко «разливают»). Образование без науки очень плохо работает, хотя бы потому, что начинают учить «старым знаниям». А когда они вместе, начинает довлеть специфика. Нужно найти золотую середину, а в принципе - это должно быть вместе, это однозначно. Все крупные ученые имеют и растят учеников: докторантов, аспирантов и студентов. Какие проблемы, по мнению специалистов центра, нужно решить для оптимизации отношений науки и общества? Мы сформулировали три основных направления. Первое – отсутствие на данный момент социального заказа на научную продукцию – невостребованность. По понятным объективным и субъективным причинам научная продукция лет десять не была востребована. В условиях отсталости социальной сферы мы за эти десять лет насытились товаром, произведенным в других странах. Да, не умеет отечественная промышленность делать автомобили - только Жигули, Волги и КАМАЗы. Зато всем известно, что в Москве больше Мерседесов, чем в любой другой столице мира. Однако нельзя решать эту проблему только за счет импорта. Вторая – продолжает работать командная система. А это - политика больших успехов и больших провалов. При командной системе можно повернуть реки, строить Беломорканалы, можно запускать в космос ракеты и создавать атомные бомбы. Командная система работает на некоторых направлениях. Но если вы хотите иметь гармоничную науку и гармоничную экономику, тогда должен работать рынок. Применительно к автомобилям можно поднимать таможенные пошлины на ввоз иномарок и «натравливать» ГАИ на их владельцев, как бы защищая отечественного производителя, а можно начать делать хорошие машины. Может же Камаз делать грузовики, побеждающие всех в тяжелейших условиях ралли «Париж – Дакар». Но второй путь сложнее, он требует значительных умственных усилий, к чему не все чиновники способны – командовать привычней. Третье. Если это настоящий рынок, он не поделен на кланы-монополисты. Возьмите пример с нефтяной отраслью. Бензин за последние пару месяцев опять подорожал. И это при том, что добывать нефти в нашей стране начали больше, и мировая конъюнктура благоприятней некуда... Почему? Потому что там, где есть монополия, там нет рынка. Опять наслаивается одна проблема на другую. Но мы «осторожные оптимисты», несмотря на наши «пессимистические оценки». Мы постоянно этим занимаемся и уверены в том, что делаются шаги в правильном направлении. Инновационная инфраструктура, коллеги по работе (а мы со многими общаемся), движется в целом в нужную сторону, хотя и медленнее, чем хотелось бы. Неизбежно наступит то время, когда уйдут элементы командной науки, командной экономики и рынок начнет сам себя регулировать. Он, а не правительство и депутаты в Думе, будет определять уровень заработной платы ученым, рынок же будет определять направление прикладных исследований. Так будет оформлен настоящий инновационный цикл – то, что пока в самом зародыше. Можно по-разному относиться к тому, что сейчас происходит, но инфраструктура должна и будет развиваться в позитивном направлении, несмотря на издержки. /"Национальный информационный центр по науке и инновациям", www.sciencerf.ru, 13.09.2005/ |