Неклесса Александр Иванович, заместитель директора Института экономических стратегий. Щедровицкий Петр Георгиевич, член правления Центра стратегических разработок «Северо-Запад», советник первого заместителя Министерства промышленности, науки и техники. В XXI веке «великие потрясения» становятся, кажется, достоянием не только России, но всего мирового сообщества. Долгосрочные прогнозы указывают на высокую вероятность изменения геокультурных, геоэкономических и геополитических связей уже в ближайшее десятилетие. Фигуры, расчетливо расставленные игроками на «большой шахматной доске» в 1980-е и даже 1990-е годы, неожиданно смешались. Один прогноз из этого ящика Пандоры уже сбылся. Речь идет о кризисе цифровой экономики, связанном со значительной переоценкой ее активов. Другой обсуждаемый сюжет — неприятности в мировой финансовой сфере. Сегодня об этом свидетельствует сложность положения доллара, отразившаяся на снижении его реальной цены на финансовом рынке — учетной ставки федеральной резервной системы. Третий всадник экономического Апокалипсиса — контуры глобального энергетического кризиса. Состояние нефтяного рынка и оценка мировых запасов углеводородов стали заложниками сложной игры, связанной с положением традиционных отраслей промышленности в развитых странах, с одной стороны, и проблемой капитализации нефтяных корпораций — с другой. Еще одним симптомом глобальной эпидемии стало снижение производительности капитала в развитых странах, скрытое до времени ростом производительности труда и бурным ростом так называемой новой экономики (экономики, основанной на знаниях). В мировой политике, запоздало реагирующей на происходящие изменения, обозначился возврат к силовым приемам «дипломатии канонерок». Это еще одно свидетельство невозможности решать возникающие проблемы гибкими методами. В сложившейся ситуации аналитикам приходится пересматривать стереотипы, отказываться от привычных объяснительных схем и моделей. Пожалуй, заблуждением конца прошлого века следует признать тезис об интенсивном развитии научно-технической сферы, о взрывном характере инновационных процессов на пороге третьего тысячелетия. 1 На чем основывался относительно устойчивый экономический рост в развитых индустриальных странах в XX веке? Главным образом, на освоении инновационных пространств, появляющихся в результате радикальных открытий и изобретений. Следует подчеркнуть, что подобных пространств, в сущности, было не так уж много. Четыре основных инновационных источника начала века: электричество, двигатель внутреннего сгорания, нефтехимия, включая создание новых материалов, и особый кластер — качественно иные средства коммуникации и развлечений (телевидение, радио, индустрия кино). Вторая инновационная волна прошлась по планете в середине столетия. Она была связана с появлением ядерной энергетики, с бурным ростом ракетно-космической промышленности и компьютерной революцией. Диапазон данных технологий был, однако, уже, чем у первых четырех. Космические полеты и ядерная энергетика поражают воображение, но их значение для структур повседневности все же несоизмеримо с ролью предыдущих инноваций, перевернувших образ жизни цивилизованного человека и сформировавших совершенно иной уровень качества жизни на планете. Последняя инновационная волна столетия производит странное впечатление. Несмотря на видимый расцвет информационных и финансово-экономических технологий, каскад социальных изобретений и другие «мягкие» инновации, сравнение состояния инновационной сферы в конце и в начале XX века приводит к психологически неожиданному результату. Обнаруживается, что инновационный импульс не только не возрос, но скорее затухает, снижаясь, правда, не равномерно, но достаточно заметно, начиная с середины 1970-х годов. При общем росте значения интеллектуальных технологий фундаментальные открытия — radical innovations — сменяются и размываются многочисленными эффектными рационализациями этих открытий — progressive innovations. Происходит технологизация самого инновационного процесса. Растет экономическая, а еще точнее, коммерческая эффективность внедрения результатов НИР и НИОКР в различных областях производственной и инфраструктурной деятельности. Однако что касается состояния фундаментального инновационного процесса, то где-то начиная с 1980-х годов он практически остановился. Лозунги НТР стали мифом. В то же время востребованность радикальных инноваций в ряде областей человеческой деятельности в этот же период увеличилась. А необходимость определения горизонтов развития для XXI столетия постепенно становится не только экономическим, но и социальным императивом. 2 Анализ географии и топонимики экономической активности в начале XXI века приводит к примечательному результату. На карте мира обозначились контуры нескольких геоэкономических пространств, характеризуемых специфическими, структурообразующими формами деятельности. Особенность североатлантического региона — бурное развитие «штабной экономики» и технологической «высокой моды». Данные технологические образцы активно тиражируются (за вычетом новейших военных технологий) в другом геоэкономическом ареале — Большом Тихоокеанском кольце, включая такую его нетрадиционную ось, как Индостан — Латинская Америка. Здесь постепенно сосредотачивается значительная часть серийного/массового промышленного производства планеты. Индоокеанская дуга и субтропические широты, наряду с зоной циркумполярного Севера, с большей или меньшей точностью обозначили контур сырьевой площадки планеты. Сформировался также ряд регионов, осуществляющих совокупность транзитных функций в глобальном обращении ресурсов и характеризующихся формированием так называемой «лимитрофной» экономики. Наиболее сложным для геоэкономической прописи оказалось, однако, пространство «сухопутного океана» Евразии. Если бы речь шла о построении формальной модели, то структурообразующим началом этого «большого пространства» должно было стать производство интеллектуального сырья и широкого круга нововведений, как технико-технологических, так и социальных. Тогда в пространственной организации мира закрепились бы структурные и функциональные отношения «мировой производственной мегамашины» — единого производственного и воспроизводственного комплекса мирового хозяйства. На практике, однако, ничего подобного пока не произошло. Этому сегодня препятствуют два фактора. Во-первых, усиливающаяся сырьевая специализация России, во-вторых, несоответствие институциональной организации Большой Европы ее изменившемуся геокультурному и геоэкономическому предназначению. Остановимся более подробно на первом вопросе. С нашей точки зрения, красной нитью зигзагообразного пути России в последние столетия является развитие ее уникального инновационного потенциала — той перманентной нестандартности, которая столь упорно и постоянно прорывалась на протяжении бурной российской истории. К несчастью, порой самым нелепым и кровавым образом. Однако у этой нестандартности есть также «лицевая» сторона — оригинальная, творческая мысль, часто опрокидывавшая, казалось бы, незыблемые клише и стереотипы, находящая выход из тупиковых, безвыходных на первый взгляд ситуаций. Возможно, именно здесь таится глубинная особенность не только национального характера, но и национальной экономики. В XX веке эта специфика российского геокультурного кода эксплуатировалась весьма уродливо, хищнически и однобоко, однако именно она обеспечила развитие в России-СССР феномена ВПК. Полуфеодальная страна, опережая подчас всех и вся, реализовала ряд современных высокотехнологичных проектов в области военного строительства, ядерной энергетики, космонавтики, современного авиастроения, специальной металлургии и т.п. А также «в области балета». И даже в этом иронично обыгрываемом факте проявляется некий резон. Можно привести немало аргументов в подтверждение тезиса о творческом, интеллектуальном потенциале как основной, козырной карте российского общества. Особая тема — судьба умов, талантов и идей, на протяжении XX столетия исходивших из России, судьба Русского Языка и Русского Мира. 3 Искажение фундаментальных закономерностей развития рано или поздно должно приводить и приводит к кризису. Это верно как для мира в целом, так и для России. Страна переживает один из наиболее разрушительных для социального организма видов кризиса — кризис смысла. На практике это выражается в транзитности и неполноте предлагаемых рецептов исправления ситуации, непрочности социального контракта между властью и обществом, неустойчивости положения государства в международном сообществе. Впрочем нечто подобное происходило и в других странах, причем в различные эпохи: от времен Жанны д'Арк во Франции до Великой депрессии в США, от Китая конца Культурной революции до США периода вьетнамской войны. При этом явный кризис порой претворялся в не менее явный подъем на волне верно найденной идеи национального сплочения, формирования новых каркасных структур социального организма, повышении статуса творческой и конструктивной деятельности. Ситуация в России, однако же, осложняется дополнительным фактором, затрудняющим позитивный выход из обозначенного «смыслового кризиса». Речь идет об отсутствии в стране сложившейся корпорации элитных групп, правящего класса, видящего для себя резон в общественной самоорганизации и синергии — совместном обустройстве страны и государства, исходя из долгосрочных целей социокультурного развития. В сущности, смысловое строительство в посткоммунистической России свелось к двум асимметричным сюжетам. Первый — это неолиберальная концепция реформ, призванная обеспечить вхождение России-РФ в контекст мировых процессов и мирового сообщества образца 1980-х годов прошлого века. Второй — тяготеющее к автаркии прочтение российских культурно-исторических традиций как основы особого пути страны. Опыт последних десяти-пятнадцати лет показал, что неолиберализм, несмотря на ряд его технологических преимуществ, вряд ли способен стать основой национального консенсуса. Интеллектуальная оппозиция, однако, также не сумела представить обществу внятную социальную доктрину, могущую служить программой действий в современном мире. В подобных обстоятельствах поиск обращенной в будущее программы действий, формулирование актуальной повестки дня России в третьем тысячелетии становится императивом. В противном случае страну рано или поздно ждет состояние социальной апатии. Проблема приобретает еще более актуальный характер в преддверии волны парламентских и президентских выборов. Различные группы населения перестают сравнивать Путина с Ельциным, все чаще и чаще сравнивают Путина с Путиным. Несбывшиеся (возможно, завышенные) социальные ожидания на фоне общего усложнения как внешней, так и внутренней экономической и политической ситуации ведут к росту тревожности и вновь актуализируют протестные, а значит, неконструктивные настроения значительной части населения. Смысловой вакуум не несет тем не менее черт фатальной неизбежности. На наш взгляд, актуальной альтернативой процессам социальной дезадаптации является прочтение российского общества как одного из центров складывающейся мировой кооперации и одновременно мировой творческой среды. Как мы уже намекали выше, Россия в этой кооперации может занять место одного из инновационных центров, стать в полном смысле этого слова ИННОВАЦИОННОЙ РОССИЕЙ. 4 Данное утверждение имеет ряд веских оснований. Для российской истории и российской среды, на наш взгляд, всегда была характерна атмосфера творчества и повышенная креативность. Подобная специфика выражается как в привычных формах инновационной деятельности — научных исследованиях, изобретательстве и инженерных решениях, — так и в создании новых социогуманитарных технологий, искусстве, культуре. В последние десятилетия существования коммунистической России-СССР именно достижения в инновационной сфере начинали смутно осознаваться как альтернативная основа легитимации советского режима. Еще в середине XIX века Иван Менделеев подчеркивал, что, обладая естественными богатствами и прежде всего природными ресурсами, Россия, при ее географическом положении и большой территории, может стать подлинно богатой страной только на основе «прорывной» науки и новых технологий. Сегодня мы говорили бы о «критических технологиях». В противном случае высокие трансакционные издержки (большая стоимость базовых инфраструктур, поддержки системы расселения и социального пакета, обеспечивающего качество человеческого капитала) всегда будут снижать конкурентоспособность России на мировых и региональных рынках — любых продуктов, создаваемых национальной производственной системой. Сегодня, как и 100 лет назад, можно утверждать, что стратегический маршрут России вряд ли пролегает исключительно в сфере торговли сырьевыми ресурсами. Такое положение дел, несмотря на относительный рост спроса на сырье в новых индустриальных странах (регионах) чревато перманентной оперативной уязвимостью России на геоэкономической и геополитической арене. Сомнительна также стратегия освоения широкого спектра промышленного производства товаров и услуг массового спроса — на фоне взрывного роста экономик Китая, Индии, ряда стран Латинской Америки и Юго-Восточной Азии. Предкризисное состояние мировой экономики в целом благоприятствует старту инновационной стратегической инициативы. Ряд отраслей испытывает заметную нехватку фундаментальных инноваций. Это прежде всего крупные инфраструктуры (энергетика, транспорт, коммуникации), системы пространственного развития и расселения, системы капитализации человеческих ресурсов (продовольствие, экология, здравоохранение, фармацевтика, образование). Причем такой дефицит особенно отчетлив как раз не в области технологий и оптимизирующих нововведений, где позиции России не столь сильны, а именно в сфере фундаментальных инноваций. Застой фундаментального научно-технического прогресса становится все более очевидным фактом, являясь, по сути, стартовым механизмом глобального экономического кризиса. Одновременно наметились серьезные трансформации в сфере социогуманитарных технологий — области, куда все более активно смещается инновационная динамика. Здесь обозначилась перспектива нового социального и культурного прочтения цивилизационных кодов третьего тысячелетия, в том числе в таких сферах, как право, культурная политика, глобальные медиакомпозиции. Выстраивание образа Новой России в мировом сообществе как России инновационной, интеллектуальной перспективно также с точки зрения создания действенной альтернативы ее нынешнему — бессодержательному либо криминально-враждебному — имиджу. Другими словами, инновационный мегапроект может помочь России остаться в клубе стран «первой лиги» и за счет этого сформировать новый контур геоэкономической кооперации со странами-лидерами, уже преодолевшими ключевые зависимости, характерные для индустриальной фазы развития. Столь же, если не более, важно создание перспективной основы для нового социального контракта внутри страны, формулируемого не на основе достаточно дискредитированного образа «новых русских» или аморфного и призрачного «среднего слоя», но динамично развивающегося «нового класса». Этот класс может включить в себя инновационную элиту России, в том числе весь корпус лиц (так называемых «решающих специалистов»), готовящих и принимающих решения. Проект «инновационной России» может стать точкой консенсуса не только либерально-западнического и традиционалистского концептов трансформации нашей страны, но и двух групп элит — неолибералов и неоэтатистов. Для неолибералов область науки и высоких технологий — создания национальной инновационной системы — одна из немногих, где государственное участие может быть признано необходимым. Для неоэтатистов область инноваций требует изменения инструментов государственного управления, как в плане поиска более тонких и гибких механизмов управления, так и в плане признания практически безусловной необходимости международной кооперации. При умелой реализации стратегической инициативы она способна до известного предела объединить вектора обоих идейных направлений в рамках единой национальной стратегии — нового патриотизма, придав тем самым второе дыхание российской политической мысли и обозначив выход из наметившегося смыслового тупика. 5 Серьезной проблемой является своевременное определение тех «подводных камней», с которыми столкнется реализация данной стратегической инициативы. Прежде всего, это инновационное сопротивление широкого круга субъектов, занимающих лидирующее положение в традиционных индустриальных секторах экономики, включая доминирующий сегодня в России сырьевой сектор. Для членов данной группы появление радикальных инноваций в ряде случаев может привести к падению доходов и даже спровоцировать существенные потрясения в той или иной области. Определенным и, надо сказать, весьма серьезным препятствием является нынешнее достаточно сложное состояние российского инновационного комплекса, что предполагает интенсивные усилия по его реструктуризации и трансформации в современную национальную инновационную систему (НИС). В свою очередь это связано с определенными издержками в сложный политический и экономический период. Тем более, что в радикальной реструктуризации российского инновационного комплекса (РИК) не слишком заинтересован ряд держателей важных активов. Речь идет и о части директората оборонных предприятий, и о лицах, занимающих влиятельные позиции в системе образования и в руководстве РАН. Особо следует обратить внимание на то, что современная организация НИР и НИОКР в подавляющем большинстве случаев тормозит возникновение междисциплинарных, комплексных и системных разработок. Это означает, что одним из главных институциональных барьеров, стоящих на пути развития инновационной деятельности, является традиционная дисциплинарная форма организации научных исследований и разработок, методология построения научного знания в целом. Наконец, появление в России источника неконтролируемых извне инноваций мирового значения может встретить определенное сопротивление со стороны некоторых влиятельных группировок мировой элиты (но необходимо отметить и вероятность поддержки со стороны других группировок). Не меньше препятствий может возникнуть на пути освоения существующих международных систем стандартизации деятельности, включая уже сложившиеся массивы протоколов, форматов, режимов и интерфейсов. 6 Актуальный вопрос — кто первый в сложившемся политическом истеблишменте поднимет знамя «инновационной России»? Хотя нельзя полностью исключить и вероятность того, что данный концепт станет козырной картой совершенно нового игрока на российском политическом поле. Предвыборная арена 2003-2004 годов готовится к схватке, которая будет проходить в условиях, заметно отличных от ситуаций как 1996-го, так и 2000 года. Возникает вопрос: какова будет тема президентской повестки дня на новый срок? Не менее важным окажется способ идеологического позиционирования партии власти в условиях, когда внимание населения привлечено к проблемам реформы ЖКХ и вступления в ВТО. Администрация президента пока исходит из того, что кампания может пройти в чисто технологической манере, где предельная идеологическая неопределенность будет условием получения максимально большого числа голосов. Однако все участники игры понимают, что на следующем этапе — не позднее осени 2004 года — все равно придется формировать стратегическую повестку дня российского развития на 10-15 ближайших лет. Для полноценной реализации стратегической инновационной инициативы сегодня необходима не только и не столько пресловутая политическая воля, сколько понимание и системная поддержка мегапроекта со стороны влиятельных политических и экономических кругов, его одобрение населением страны, конструктивная позиция зарубежных партнеров. Нужна при этом и соответствующая широкая информационная кампания. В случае реализации этих условий российская стратегическая инновационная инициатива может быть подана как основа для формирования новых правил игры. В известном смысле здесь прослеживается аналогия с New Deal Рузвельта. Кроме того, инициатива предоставляет России уникальный шанс частично заполнить постепенно образующийся вакуум позитивных смыслов в интеллектуальной архитектуре XXI века, разбавить ее нынешнюю перенасыщенность отрицательными концептами «мирового терроризма», «государств-изгоев», «оси зла», «глобального кризиса» и т.п. Детальная разработка инициативы в качестве стержня национальной стратегии предполагает целый комплекс дополнительных мер и действий, направленных на реабилитацию стратегического мышления в современной социокультурной ситуации, поиск новых форм институционализации интеллекта, выращивание инновационной культуры, развитие широкого спектра перспективных образовательных систем, и, наконец, кадровую подготовку представителей «нового класса». «Экономические стратегии» |